В интернете на русском и украинском языках отгремел, наверное, самый массовый и резонансный флешмоб из когда-либо существовавших #янебоюсьсказать, где тысячи женщин рассказывали о насилии, которое им пришлось пережить в течение жизни. Оказалось, что с насилием - и неоднократно - сталкивалась практически каждая. 

Это страшно. Не менее страшно, когда в делах о насилии к женщине по определению относятся как к жертве, а к мужчине - как к преступнику: именно такое отношение еще недавно наблюдалось в израильских судах. Сейчас положение очень медленно, но меняется - и на законодательном уровне, и на уровне личного отношения судей к участникам дел о насилии. 

О своем опыте ведения дел о сексуальных домогательствах и изнасилованиях рассказывает адвокат Яшар Якоби, единственный русскоязычный адвокат, включенный крупнейшей международной рейтинговой компанией Dun & Bradstreet (США) в список лучших уголовных адвокатов Израиля. 

- Насилие не имеет оправданий. Но каждый такой случай требует самого внимательного расследования. Я защищал буквально недавно клиента, который был обвинен в изнасиловании. Когда сообщение о выдвинутом против него обвинении попало в прессу, он чуть ли не сразу был ею осужден - броские заголовки бросались прямо в глаза. А когда не без моей помощи его оправдали, никто не хотел об этом писать - только один телеканал, Первый, поведал об этом. 

И в другом случае, где я также оправдал обвиняемого, произошло то же самое. Об его оправдании сообщил только один Интернет-сайт. О чем это говорит? 

О том, что тема сексуального домогательства, или тем паче, изнасилования сама по себе скандальна, привлекаем внимание СМИ, которые любят выносить быстрые приговоры. 

Но каждое такое дело требует, на самом деле, тщательнейшего разбирательства, особого профессионализма - как со стороны обвинителя, так и со стороны адвоката. 

Ведь что получается? Истица, сообщив о совершенном против нее преступлении на сексуальной почве, практически сразу получает 100-процентную защиту, причем, сразу с двух сторон - обвинителя, почти автоматически вставшего на ее сторону, и ее защитника. И почти каждый адвокат скажет вам, что и судья стоит, как правило, на стороне жертвы. 

Конечно, это опасно для правосудия, поскольку, если событие произошло несколько лет назад, то очень трудно предоставить свидетельства, говорящие в пользу обвиняемого. Одна из истиц обвинила, к примеру, своего деда в сексуальном преступлении на основании - не поверите! - снов, которые трансформировались у нее в некие реальные образы. Она уже была взрослой женщиной, прошло 28 лет с того момента, о котором она говорила, но суд, выслушав ее показания, счел справедливым посадить деда на 12 лет. И хотя 60 видных специалистов-психиатров и психологов, а также два израильских лауреата Нобелевской премии подписали петицию, в которой убеждали, что сны не могут служить объективным доказательством вины, БАГАЦ оставил судебное решение в силе. 

- Быть может, вал обвинений в сексуальных преступлениях растет именно потому, что женщине нечего терять - даже если она по какой-либо причине решила наказать мужчину лживым свидетельством, и это вскроется, ей ничего не грозит… 

- Действительно, еще в свою бытность председателем Верховного суда Дорит Бенеш вынесла решение, согласно которому истица, сменившая свои показания в ходе следствия или судебного заседания в деле о преступлении сексуального характера, не подлежит преследованию за лжесвидетельство. И пришедшая на смену Бенеш Эдна Арбель подтвердила это заключение. Получается, что даже если ты дала ложные показания, то в лучшем случае можешь рассчитывать на приличную компенсацию, а в худшем - тебе ничего не будет. 

Сознание общества настолько закостенело, что в делах такого рода оно заранее обвиняет ответчика в сексуальном преступлении и встает на сторону истицы-жертвы, не желая знать, является ли она действительно жертвой. Как только кто-то из женщин заявляет о совершенном против нее сексуальном преступлении, ее начинают опекать феминистские организации, социальные работники стремятся заполучить как можно больше "деталей" этого преступления, пресса уделяет особое внимание ее персоне - порой не меньшее, чем видной политической фигуре. После Фрейда у нас многие жизненные ситуации пытаются связать с сексуальными проблемами, и те же социальные работники пытаются внушить женщине, что именно в них, в том, что она пережила, кроется корень ее неустроенности или душевного дискомфорта. Это хорошо, что общество воспитало в себе неприятие к преступлениям на сексуальной почве - в недавние времена изнасилование или, тем более, домогательство, вообще не считалось преступлением, но складывается впечатление, что таким нынешним, перекошенным в одну сторону отношением Общество как бы само подталкивает женщин на "признание" в том, чего не было. Правда, уточню, что главный прокурор отменил решение прежних председателей БАГАЦа и постановил, что за лжесвидетельство в данных делах истица также несет ответственность, и ее могут за это осудить. 

В моем деле произошел практически первый в истории юриспруденции Израиля случай, когда ответчика оправдали на основании заведомо тенденциозной работы следователей полиции. Пытаясь доказать правоту показаний истицы, следователи скрыли некоторые факты, выявленные во время расследования, а я их обнаружил и обнародовал в суде. 

Дело началось с того, что истица позвонила в полицию (имеется запись этого разговора) и сообщила, что в ее квартиру вломился мужчина, потащил ее сразу в спальню и там силой взял ее. Мужчиной этим оказался человек, с которым она была знакома почти сорок лет. Естественно, полиция тотчас арестовала его, и на первом допросе он совершил две крупные ошибки - заявил, что последние полгода вообще не встречался с этой женщиной (хотя по разговорам на мобильном телефоне можно без проблем проверить эту информацию), и что не спал с ней (а медицинская проверка показала наличие в организме женщины его спермы). При такой явной лжи у мужчины практически нет шансов на оправдание. Кроме того, он имел на руках также постановление суда о запрете приближаться к дому этой женщины - "цав архака", что также говорило не в его пользу. 

При изучении дела выяснилось, что у женщины были отклонения психиатрического характера, в том числе такого рода, что перед ней представал какой-то образ в черном. 

На поверхностный взгляд, казалось бы, логичным "бить" именно по этому слабому месту - мол, женщине все привиделось, никакого изнасилования не было. 

Но изучив многие другие дела подобного рода, я понял, что особых шансов на весомую защиту моего клиента нет - крайне редко оправдание подозреваемого основывалось на психологическом состоянии истицы. И решил сосредоточить всю защиту на прямом допросе, где буду только я и она. Причем, по израильскому законодательству, в отличие от американского, я не имею права до судебного заседания встречаться с истцом. Так что весь разговор между мной и ним строится уже в зале суда, по ходу разбирательства, и потому важно особенно тщательно не только досконально изучить дело, но и продумать все вопросы. 

При изучении дела я обратил внимание на одну строку при даче показаний. Истица говорила следователю полиции: "Мы сидели с ним в салоне, кончились сигареты, и я спустилась за ними в магазин". Как же так? - подумал я. Если это "мы сидели" произошло после изнасилования, то оно никак не укладывается в "русло": если ты подверглась насилию, разве будешь спокойно курить в салоне, а не побежишь сразу в полицию - тем более, что "спустилась в магазин"? А если они сидели в салоне до изнасилования, то это никак не вяжется с тем, что "он ворвался в квартиру и сразу потащил ее в спальню". 

Если есть такая нестыковка в показаниях, полиция обязана взять в разработку обе версии, вызвать истицу на новый допрос и непредвзято выслушать ее еще раз. И если есть противоречия в ее показаниях, то они должны уличать ее во лжи. Ведь дело полиции - не посадить человека, а выявить правду. Нельзя говорить заинтересованной стороне о расхождениях в ее показаниях, пока она не допрошена вновь. А что произошло в нашем случае? Следователь позвонила истице и в открытую сказала ей об этом противоречии в показаниях, и та "вспомнила", что спускалась в магазин до появления мужчины в квартире, по дороге домой. То есть, ее как бы заранее направили "в нужном направлении", и последняя версия легла в основу обвинительного заключения против моего клиента. 

Работа адвоката - это умение расставлять ловушки и мины на открытом пространстве, а потом собирать "урожай". Именно так я и построил свою защиту. На перекрестном допросе я разбил все показания истицы и суд принял мои доводы. А не обрати я внимание на эти противоречия и на попытку полиции скрыть их, человек мог бы сесть в тюрьму на 15 лет. 

Я читал показания потерпевших на суде против Моше Кацава, и мое внимание привлекло следующее. Одна из женщин говорит, что пришла в гостиничный номер тогдашнего президента страны в час ночи, и тот ее изнасиловал. И во второй раз, и тоже ночью, произошло то же самое. Но если ты подверглась насилию в первый раз, то почему оказалась в номере Кацава еще раз? Ей задали этот вопрос, и она ответила, что не думала, что так произойдет. Кроме того, она назвала гостиницу, в которой Кацав вообще не останавливался. И она нашла оправдание: "Ну, перепутала". И такое объяснение удовлетворило судей. 

Я не говорю, что Кацав виноват или не виноват. В том случае судьи поверили потерпевшим женщинам. А мой перекрестный допрос и мое выступление в суде в отношении моего подзащитного заставили судью не поверить истице, и это сыграло решающую роль при вынесении оправдательного приговора. Дело еще в том, что я поверил своему клиенту: если он говорит правду, это видно сразу - его трудно запутать, сбить с толку. А человек, скрывающий правду, надеется на свою логику и думает, что сумеет обмануть суд. Наша истица, к примеру, понарассказала такие ужасы в отношении моего клиента, которые требовали заключения медицинской экспертизы по поводу нанесения ей тяжких телесных повреждений. Но никаких следов побоев или другого физического насилия на ней не было, и я, естественно, тоже сыграл на этом. 

- А психологическое дело так и не вспомнили? Быть может, оно нанесло бы последний удар по лжи? 

- В нашем деле очень важно не задать лишний вопрос. Если бы я упомянул о наличии психических расстройств истицы, это могло бы обернуться против моего подзащитного. Я же увидел, что судья верит моим доводам, а не ее, и мне этого было достаточно. 

Но так бывает не всегда. Однажды мне пришлось защищать человека, который обвинялся в сексуальных домогательствах. Он мне в таких черных красках рассказывал о женщине, которая подала на него жалобу, что я был уверен, что она - настоящая бестия, фурия. И тут увидел на суде юную белокурую красавицу, просто ангела по внешнему виду, и понял, что никакой бестии на самом деле нет. Понял и то, что судья непременно поверит ей, а не моему подзащитному. И тогда я сделал шахматный ход: попросил прервать судебное заседание, подошел к прокурору и сказал ему: "Ты меня знаешь, я могу на перекрестном допросе разбить эту девочку в пух и прах. Давай заключим соглашение". И хотя у меня никаких козырных тузов на руках не было, прокурор согласился на сделку. Мой клиент отделался условным наказанием, хотя ему грозила тюрьма. С того времени я взял за правило изучать не только бумаги дела, но и фотографии лиц второй стороны - чтобы видеть, с кем встретишься в суде и как можно лучше строить защиту. 

Вел беседу Яков Зубарев