Прошедшей ночью в тель-авивский галерее Altmans, где в пятницу 26 октября открывается первая в Израиле ретроспективная выставка работ знаменитого мультипликатора, разбили витрины и пытались украсть технику и сами работы Юрия Борисовича Норштейна и Франчески Ярбусовой, а также хранящиеся на складе галереи работы Шагала и Пикассо. 

К счастью, сработала сигнализация, приехала полиция и сотрудники галереи. Все шедевры сохранены. 

 

Выставка рисунков и инсталляций Юрия Борисовича Норштейна откроется 26 октября в Тель-Авиве в "Altmans Gallery". В этот же день пройдет день автографа - в определенные часы Юрий Борисович будет подписывать свои книги "Ежик в тумане" и "Снег на траве". 

А 24 октября в Хайфе и 27 октября в Гиватаиме пройдут лекции Юрия Норштейна. 

На выставке будут представлены как оригинальные рисунки самого Юрия Борисовича Норштейна, так и его эстампы-жикле. Сюжеты - любимые, знакомые и неожиданные. Такие, благодаря которым можно понять, что такое талант, творчество, кино, что такое война и сказка. Об этом и о многом другом с Юрием Борисовичем Норштейном беседует журналистка Таня Барская. 

Таня Барская: Юрий Борисович! Здравствуйте! В детстве я никогда не думала, что смогу поговорить с автором мультфильма "Ежик в тумане", да и не задумывалась об этом. Когда я узнала, что Юрий Борисович Норштейн, автор этого чуда и многих других удивительных чудес, которых даже мультфильмами не назовешь - это кино, философия, жизнь, - вновь приезжает к нам в Израиль в октябре с лекциями и с выставкой, и появилась возможность поговорить с ним о его фильмах и его работах, я невероятно обрадовалась.

Юрий Борисович, примите мое огромное "спасибо" за все, что вы сделали. За все, что Вы "натворили", в хорошем смысле этого слова, вместе с вашей супругой Франческой Ярбусовой. Как вы это делаете, мы никогда не поймем, это отдельный мир, отдельная фантазия, конечно… 

- Главное, туману напустить побольше. 

- О, вот это вы умеете! То, что касается тумана, то у вас это очень хорошо получилось… Ваш фильм "Ежик в тумане" отмечен всеми возможными, строгими и не строгими фестивалями в разные годы. И мультипликаторы, и критики, и художники отмечали это всегда, равно как и "Сказку сказок". И в "Шинели" также поражает, как построен кадр, как лицо живет! Целая жизнь сосредоточена в лице Акакия Акакиевича.

- Да, стараемся… Потому что лицо это, наверное, одно из чудес света. 

- Да, но "Шинель" это совсем другая картина, хотя и на этот раз, и наверное, никогда в будущем вы не будете работать с компьютерными технологиями. У вас легендарные длинные столы, и работа никак не связана с компьютером.

- Именно так. Я-то, по существу, свой первый фильм, именно свой, а не с режиссерами, сделал в 1973 году, тогда слово "компьютер" имело другое наклонение. 

- Вы упоминали, что при просмотре компьютерных мультфильмов плохо себя чувствуете.

- Да, у меня что-то такое происходит с физикой, я в какой-то момент отключаюсь от экрана. Вы не подумайте, что я воитель и готов сокрушать компьютеры. Компьютер - это очень хорошая машина, чудная машина, но я при этом, когда у нас идут обсуждения фильмов, всегда говорю: за компьютером должен сидеть человек, который превосходит машину, и тогда начнется творческая работа. 

- Ну, разве что компьютер подключить к сердечной мышце Норштейна, тогда он вас поймет сразу.

- Но при этом задачи, данные ему, должны превосходить его возможности. Только тогда начинается творчество. 

- Согласна. Что касается "Ежика", то это ведь аллегория, символ, рефликсия.

- Неважно, одушевленный или неодушевленный предмет берется для мультипликации. Дерево одушевленное? Его трудно назвать персонажем, но оно все равно персонаж. Все зависит от сверхобраза, который закладываешь в идею фильма - как в мифологии.

- Человек, который вас бесконечно уважает, считает своим другом, - Хаяо Миядзаки, говорил, что его девочка из "Унесенных призраками" - это дочка его друга.

- Я тоже задал ему вопрос, когда увидел этот фильм и восхитился девочкой - где вы ее взяли?! И он тогда мне тоже сказал, что это дочка его друга. Миядзаки очень внимательно смотрит на мир. Он мне очень нравится не только как режиссер, а как личность, которая живет в мире, и мир на ней оставляет свои отметины. 

- Если вернуться к "Ежику", то также поражает количество разошедшихся на цитаты слов и фраз из этого мультфильма. Это дорогого стоит.

- Я должен повторить, что вначале была сказка Козлова, и она была совсем маленькая, все удивлялись на студии, почему я именно ее выбрал. Но я чувствовал, как ее развить. И фильм приобрел совсем другие черты. Тексты, которые там были написаны, это тексты Козлова, а новые эпизоды и персонажи были сочинены мною по ходу работы над фильмом.

И, конечно, очень много зависит от голосов. Ежика озвучивала Муся Виноградова, это такой голос, это что-то потрясающее! Она вообще наше мультипликационное чудо, ее все звали Мусей, хотя она была уже в таком возрасте, когда обращаются по имени-отчеству. Она была такая… с кем можно сравнить? Жеймо, которая когда-то играла Золушку, из того же ряда была и Муся Виноградова, для всех она была светом. Ее часто приглашали на Союзмультфильм. Она говорила: "Я выхожу и чувствую - я Ежик". Хотя когда она впервые пришла на запись, то сказала - ну, всего-то. И потом удивилась, как мы долго работали над этим текстом. 

- Ваш Ежик еще удивляет тем, что даже при том небольшом количестве слов, которые вы раздали героям, даже короткое слово "псих", которым Ежик выстреливает в сову, стало крылатым выражением.

- Этого эпизода вообще не было, я его сочинил уже по ходу и все думал, какое же слово? Ненормальный? Сумасшедший? Я позвонил Козлову и сказал: "Есть вот такой эпизод, для него нужно слово. Но нужно очень короткое слово". И я удивился, как я мог забыть слово "псих"?! Такой был чешский писатель Людвиг Ашкенази, не знаю, доводилось ли вам читать его рассказы, если нет, то обязательно почитайте, это один из выдающихся писателей XX века, хотя он очень скромный, камерный. У него есть рассказ про лошадь, которая подвозила снаряды во время Первой мировой войны, и лошадь эту звали Псих, потому что она вздрагивала от разрывов. Как я мог забыть? И вот оно сказанулось и попало в самый нерв, как сверло попадает в нерв зуба. 

- А Александр Калягин, который тоже прекрасно сыграл свою роль в "Сказке сказок"?

- Это отдельная история, как я выбирал актеров, я прежде всего выбирал по интонации, мне представлялось, что актерская интонация не должна быть открыто высказана. А у Калягина… я это называю, стертый голос, шероховатый. У него та самая сипловатость голоса… К примеру, есть голос Качалова - голос чтеца, есть голос Царева, тоже актера Малого театра… А тут другой голос. Так же, как и Баталов в "Ежике" от автора, мне он сразу представился - этот спокойный, неторопливый, терапевтический голос…

- Которому сразу, моментально веришь.

- Баталов такой был и по натуре, мы потом с ним очень сдружились. Это отдельные случаи, и я должен сказать, мне сильно повезло. Мне в первую очередь повезло с Франческой, потому что только она могла терпеть мои требования, и мучения, которые она прошла, известны только ей.

Но ведь важно движение к цели. Важно найти такую интонацию, опять я употребляю это слово по отношению к изображению, - такую интонацию изображения, когда изображение абсолютно естественно входит и в развитие действия, и в психологию действия, и в настроение, его лирику или драматизм. Это очень существенно. Поэтому для меня всегда мука работать с художником. 

- Имея под руками сказку Козлова или гоголевскую "Шинель", вы представляете результат, как некоторые авторы, или для вас это история постепенная?

- Для меня это постепенно открывается. Я даже об этом написал - ты не знаешь, что за углом. Убийца с ножом или дружелюбный взгляд. Это своеобразная игра в буриме, но с направленной импровизацией, которая имеет свой внутренний ход, а к чему ты выйдешь, это для тебя загадка. Также поэт сочиняет стихи. Он может сочинить последнюю строку и потом все стихотворение к ней тянуть, а может наоборот, вдруг неожиданность откроет ему, куда идти дальше. Об этом пишут все поэты. У Бродского такая есть запись в связи с его сочинением "Джон Донн уснул": он не знал, куда этот текст его выведет, пока ему не пришло слово "душа". На самом деле все должно быть в тайне, как рождение самого мирозданья. Если у него был замысел, то все равно замысливший его не знает, куда это все выйдет, в каком направлении пойдет развиваться. Искусство это постоянные сюрпризы. 

- Возвращаясь к "Шинели", которую, хочется верить, мы увидим в ближайшее время…

- Не знаю, но в Тель-Авиве я большой кусок фильма покажу. 

- Это радует. Если возвращаться к крупным планам Акакия Акакиевича, как он держит у вас паузы! Как в мировом кинематографе.

- Вы совершенно правы. Для меня пауза это такое же действие, как и декламация поэзии. Паузами совершенно потрясающе владела Марина Цветаева. Это ее стиль, ее вдохи и выдохи. Как-то давно я прочитал стихотворение замечательного поэта, Владимира Соколова, у него есть строчка, где он описывает соловья и говорит - "как удивительно в паузах воздух поет за него". Вот эта пауза для меня - абсолютно священное событие. 

- Какова программа вашего визита в Израиль в октябре?

- Егор Альтман два года назад сделал мою выставку в своей галерее в Москве, и выставка имела успех. Удивительно - я как-то к этому относился, слегка кося глазом. В Тель-Авиве я решил помещение его галереи набить максимально плотно изображением, но скомпоновать его в драматургическом порядке. Мы придумали некую инсталляцию с персонажами, так что можно будет и персонажей смотреть, и в то же время понимать, как они развиваются от фильма к фильму. Что касается работ, то это и работы Франчески, ее эскизы к фильмам, мои рисунки по "Шинели", так называемые отпечатки жикле. 

- Зато в отличие от эпиграфа к книге "Снег на траве": "Числа не было вовсе", мы знаем точное число, когда выставка откроется, и это уже радует. Мы очень ждем вас, Юрий Борисович, спасибо за это интервью.