Алексей Цветков - русский поэт, прозаик, эссеист, критик и переводчик. Лауреат премии Андрея Белого и Русской премии. В литературном мире известная и значимая фигура. А недавно он репатриировался в Израиль, после долгих лет жизни в Америке.

Конечная ли это станция в поиске страны для проживания, как складывался путь поэта, можно ли живя в Израиле не задаваться политическими вопросами? Обо всем этом и многом другом поговорим с Алексеем Петровичем.

- Алексей, вы известный русский поэт, а помните ли вы свои первые строки? С чего все началось?

- К сожалению, я таки помню две или три строчки из первых стихов, но процитировать их меня заставят только пытки. Мне было 15 лет, я к тому времени уже много стихов прочитал и был весьма ими заинтригован, решил попробовать сам. За несколько дней исписал целую тетрадь и сильно раздулся от гордости. Этих уже никто не восстановит, чего, увы, не могу сказать про пару сотен юношеских: их собрали некоторые энтузиасты уже после моего отъезда, и они грозят мне посмертным повреждением репутации.

- Живя в Советском Союзе, вы учились на химическом и историческом факультетах, изучали журналистику. Так кто же вы по специальности - историк, химик, журналист? Ведь нет специальности поэт, или есть?

- На этот вопрос мне ответить довольно легко, можно просто по послужному списку: большая часть моего трудового стажа посвящена журналистике: в СССР в областных газетах, потом в США на "Голосе Америки" и на "Свободе", а затем на протяжении 8 лет я вел нечто вроде блога или колонки на сайте InLiberty. В промежутках работал техническим переводчиком, рабочим сцены, корректором в издательстве, ночным сторожем, затем, уже в США, уборщиком, вахтером, дворником, сотрудником эмигрантской газеты и преподавателем колледжа - но стаж на всех этих поприщах, кроме, может быть, последнего, на профессию не тянет.

- В 1975 году вы были арестованы и высланы из России, эмигрировали в США. В чем была причина?

- Эти события несколько мифологизированы, в чем меня убеждают неоднократно задаваемые вопросы. Я был арестован уже после того, как подал заявление об эмиграции, и меня выслали не за границу, что было бы подарком, а в Запорожье, по месту жительства родителей. Год я провел в отказе, и это было крайне неприятное подвешенное состояние, но потом разрешение все-таки дали.

Что же касается причин эмиграции, то для вразумительного объяснения нужно писать книгу - тем более, что по мере отдаления от этого времени у многих его контуры становятся все более туманными. Если очень коротко, то можно просто перечислить. Это, конечно же, невозможность публиковать стихи - и не только такие, где можно было усмотреть крамолу, но даже нейтральные по содержанию, потому что требовалась постоянная демонстрация лояльности. Это также отсутствие способов зарабатывать на сносную жизнь без постоянной лжи, учитывая, что работал я в основном пером, а не кайлом. И далеко не в последнюю очередь - информационное удушье, ложь как атмосфера. Это всего лишь три пункта из дюжины или больше.

- Как складывалась ваша творческая и бытовая жизнь в Америке на этом этапе?

- Оказалось, вполне естественно, что в Америке за мной никто не гонялся с просьбой отдать стихи на публикацию. Вполне возможно, что все бы так и ушло в песок, если бы не встреча с Сашей Соколовым, который взял мои стихи, чтобы показать их в мичиганском издательстве "Ардис", которое сослужило русской литературе огромную службу, публикуя изгнанных и отверженных. А там их одобрил Иосиф Бродский, после чего вышел первый сборник. Это стало поворотом и в остальной судьбе, потому что я переехал из Сан-Франциско в Энн-Арбор и поступил в аспирантуру Мичиганского университета. Затем в том же "Ардисе" вышли еще две книги, после чего началась перестройка, издательство постепенно отошло в историю, да и сам я прекратил стихотворчество - на 17 лет.

- Есть ли в американском обществе востребованность в поэтическом слове? А в поэтическом слове эмигранта?

- Разговор о том, кому и зачем нужна поэзия, слишком обширен для анкетной строки, а если его к тому же разбивать на отдельные страны, получится шкаф с монографиями. Речь здесь о двух группах населения - о тех, кто поэзию читает, и тех, кто ее производит. Они явно пересекаются, и вторая ненамного меньше первой - иногда кажется, что сегодня даже больше. Вот эта вторая группа в США не уступит российской, как могут засвидетельствовать редакции соответствующих журналов. Но в этой области законы рынка не работают, поэтому предложение со спросом не очень соотносится и не сильно им регулируется. Поэзией прожить трудно, кроме как в тоталитарном государстве на казенном довольствии. Профессиональные поэты преподают в колледжах, взращивая новое поколение профессиональных поэтов, которые будут преподавать там же. Человеку на зарплате уже незачем заискивать перед аудиторией, которая отвечает встречным презрением. Иными словами, знакомая картина, которую наблюдаем везде. У поэтов есть способы карьерного продвижения, конкурсы, фестивали, лауреатство - то, что сегодня называется networking. Читатель из этой пищевой цепочки практически исключен.

Это не означает, что совсем нет реально талантливых поэтов. Но качество продукта не очень соотносится с почетом и авторитетом.

- Вы продолжили свое образование в Мичиганском университете, на каком факультете? Преподавали русскую литературу в колледже штата Пенсильвании. Расскажите о ваших учениках-кому интересна русская литература в американском колледже?

- Аспирантура, естественно, была по русской литературе и языку, иных козырей у меня не было, да и этого, честно говоря, не было, потому что хотя в СССР я учился в разных университетах на разных факультетах, до диплома нигде не добрался, в аспирантуру меня приняли по совокупности академических справок, где хорошую службу сослужили курсы истории КПСС и политэкономии как лишние предметы. А по окончании аспирантуры я преподавал вверенные мне предметы, но в основном все-таки язык, в колледже Дикинсон.

Американских студентов принято ругать за глупость - не очень понятно, где сами ругающие учились. Я например в МГУ, на истфаке и на журналистике, и разбивка по талантам в Америке мне не показалась намного хуже: были болваны, были поспособнее, но попадались и такие, которым преподавать было одно удовольствие, они многое искупали. В ту пору, надо сказать, интерес к русской литературе и культуре в США был достаточно высок, сегодняшние коллеги могут только позавидовать. Это наверняка была аура холодной войны - казалось бы, сегодня следует ожидать аналогичного всплеска, но затмил Китай. И уж точно во время моего собственного обучения в Мичигане средний уровень преподавания был выше, чем в МГУ - отчасти сказывалось и отсутствие марксистских дисциплин.

Но далеко я на этом поприще не ушел, в основном из-за конфликтов на кафедре. Теперь вижу, что к счастью, потому что сегодняшнего засилья политкорректности (которая тогда только поднимала голову) я бы не вынес.

- В 1989 году вы переехали жить в Европу и работали на радио Свобода. С кем и о чем были ваши программы?

- Вначале я работал в отделе новостей, как и до этого на "Голосе Америки". А потом, поскольку у меня была сноровка в обращении с интернетом, начальство поручило мне создать соответствующую программу - она называлась "Седьмой континент", тогда интернет в России еще был в примитивной стадии, и я объяснял как им пользоваться, попутно извлекая из него разные любопытные истории. Следующая программа была "Атлантический дневник", обзор культурной жизни в США по разным журналам.

- В 2007 году вы опять вернулись жить в США-это для вас просто - менять страны?

- Вообще-то в Штаты я не переехал, а просто вернулся, до работы в Европе, сначала в Мюнхене, а потом в Праге, я там прожил 13 лет, и для меня это был дом - так я всегда думал, и отпуски проводил там. Мелькали мысли остаться в Праге или перебраться в Израиль, где жила мать, но она незадолго до этого умерла. Но я был еще в рабочем возрасте, надо было как-то добывать пропитание, и я трезво рассудил, что с моим английским и спектром специальностей, если так можно выразиться, вернуться в Штаты будет самым трезвым вариантом. Впоследствии оказалось, что найденная работа (блог на сайте InLiberty) была удаленной, можно было работать откуда угодно. И потом, я всю жизнь мечтал обосноваться в Нью-Йорке, который очень люблю. Но работа закончилась, а Нью-Йорк мне в преклонном возрасте не очень по силам. В основном достал климат: жуткие зимы и жуткое лето. В Израиле тоже лето не подарок, но зимы нет.

- Совсем недавно вы переехали жить в Израиль. Что это - зов крови, жизненные обстоятельства, или страсть к перемене мест?

- Кровь у меня вполне подходящая, по крайней мере с материнской стороны, но я не религиозен и не буду преувеличивать свой сионизм. Наверное внутри еще не полностью раскрутилась пружина, толкавшая к перемене мест: в конце концов Израиль у меня шестая или седьмая страна проживания, хотя видимо окончательная, потому что завод у пружины закончился. От нью-йоркской зимы можно было, конечно, спрятаться где-нибудь во Флориде, но там нет сети общения и не проживешь без автомобиля, в Израиле с этим все нормально. И к тому же я эту страну просто люблю, хотя и не слепо, для такой слепой любви у меня, похоже, нет специального органа. Я здесь много раз бывал до этого, у меня здесь есть родные, здесь похоронена мать. Выбор довольно естественный. А если есть еще силы ездить, то здесь окрестности ближе - я не Россию имею в виду, скорее Грузию и Украину, где дышится полегче. Проблемой остается язык, который в этом возрасте усваивается непросто. Хотя не теряю надежды, что в одно прекрасное утро проснусь и заговорю на иврите.

- Как меняется ваше творчество, и меняется ли во времени?

- Об этом, наверное, лучше судить кому-то другому. Совмещать в одном лице автора, а также собственного критика и биографа вряд ли возможно, да и требует некоторого избытка наглости, которого я в себе не нахожу. Но есть какие-то изменения в стиле, которые мне кажутся очевидными. Вряд ли можно семнадцать лет молчать, а затем начать с прерванной строки и продолжать как ни в чем не бывало. К тому же я стараюсь не очень повторяться, хотя тут каждый из нас стиснут границами собственной личности и таланта.

- Что вы можете сказать о литературной жизни Израиля и отличается ли она, по-вашему, от литературной жизни Америки?

- Литературная жизнь, если иметь в виду русскоязычную, в Израиле не вчера возникла. Когда-то, в 70-е, вся эта эмигрантская литература была общей грибницей, отдельной от метрополии. С другой стороны, за эти десятилетия здесь как бы возникла своя автономная литература, чего, на мой взгляд, в Штатах не произошло. Здесь люди по-другому пускают корни, жизнь теснее на небольшой территории, она невольно вторгается в твою собственную. Эффект гетто не так обозначен, как в США. Хотя, конечно, у меня здесь есть труднопересекаемая языковая граница, которой там не было. Но надо всем этим есть интернет и фейсбук - многие из нас сегодня живут и работают, по крайней мере отчасти, именно там. Я бы вне интернета не выжил как поэт, а чем ты окружен в реале - это уже несколько более задний фон, скорее проблема комфорта.

- Часто ли вы бываете в России и чувствуете ли потребность находиться в родной языковой среде?

- В России, честно говоря, я бываю несколько чаще, чем хотелось бы, такая уж профессия - хотя, как договорились во втором вопросе, это не профессия. Для меня люди, мои друзья и коллеги, важнее территории - вернее, я предпочитаю с ними общаться на более удобной территории, каковой Россия для меня давно не является. В этом как раз заключается дополнительная льгота Израиля - как и Нью-Йорк, он служит для многих магнитом, рано или поздно где-нибудь на Алленби или на Дизенгоф встретишь практически любого. А уж для обитателя интернета там есть любая языковая среда на выбор, хоть кхмерская. Эта проблема эмиграции давно отпала.

- Считаете ли необходимым для поэта встречу со зрителем- глаза в глаза, или тишины пространства и разговора с самим собой достаточно?

- Литература никогда не была разговором с самим собой, для этого есть специальные лечебницы. И вообще это выдумка постромантизма и постмодернизма, раньше никому бы и в голову не пришло. Все равно что быть скульптором, немедленно зарывающим изваянное в землю. Нет, я всегда полагал, что это публичное занятие, иначе бы и не прикасался. Сегодня все это очень упрощено современными коммуникациями, но живое общение конечно дороже. На старости лет люди обычно теряют круг общения и оказываются в духовной пустыне - со мной этого, похоже, не произошло именно из-за выбора профессии, то есть непрофессии.

- Есть ли у вас стихотворение, которое вы считаете своей визитной карточкой?

- Нет у меня такого стихотворения, они мне вообще довольно быстро надоедают, мне всегда хочется написать непохоже на самого себя. Но это очень редко получается.

- Как вы считаете, может ли поэт жить в Израиле и быть вне политики? А в Америке? А в России?

- Израильская политика сильно отличается от американской по ряду параметров. Прежде всего, в США имеешь дело с готовыми партиями, у третьих кандидатов шансов обычно нет, и поэтому, обычно зажав нос, голосуешь за того из двух, кто меньше противен. В Израиле накануне каждых выборов происходят рокировки, за которыми надо успеть уследить и проиграть в уме возможные коалиции. Не говоря уже о неотступной военной ситуации, которая мобилизует, и о том, что у тебя сразу по выходе из самолета есть гражданство, так что решать надо немедленно. Я помню, как моя престарелая мать, в СССР всю жизнь от политики далекая, после года в Израиле принялась объяснять мне, кому можно верить, а кто жулик, иллюстрируя телевизором. Но лучше я здесь не буду углубляться в такие споры - могу лишь сказать, что слишком долгое пребывание у руля неизбежно коррумпирует, и что в демократии незаменимых нет.

- Какой видите политическую ситуацию в Израиле, за кого " болеете", каким бы хотели видеть Израиль после выборов?

- В Израиле, практически с момента его основания, существует (оставляя за скобками собственно войну) политическая напряженность: с одной стороны это еврейское государство, цель и продукт сионистского движения. С другой стороны, это либеральная демократия по типу западных, где каждый человек является равноправным членом нации. Напряженность возникает между принадлежностью к еврейству, будь то по религии или крови, и к израильтянам, то есть именно представителям нации независимо от религии и крови. В государстве-нации человек обретает полноправное членство, выполнив ряд известных требований, одинаковых для всех. В Израиле с этим проблема: для того, чтобы стать израильтянином, надо в принципе уже быть евреем. Решения этой задачи я здесь лучше предлагать не буду.

- Что пожелаете себе и своим читателям?

- Читателям я хочу выразить свою благодарность, я им многим обязан, и пожелать того же, чего желаю самому себе: здоровья, счастья и богатства.