Одно из популярных направлений послевоенной эмиграции из России - Израиль: сюда могут переехать люди, у которых есть еврейские родственники (не обязательно в первом поколении). При этом экономический и культурный центр страны Тель-Авив в последние годы стал одним из самых дорогих городов мира, а люди, приезжающие сюда из-за войны, зачастую не знают иврита и не знакомы с местными профессиональными сообществами. Многим приходится радикально менять профессию и статус. По просьбе "Холода" Евгений Коган узнал истории четырех россиян, которые в Израиле - как минимум временно - зарабатывают совсем другими вещами, чем в России.

Я работал исполнительным продюсером в кино, сериалах, клипах. Самыми успешными моими работами были сериал "Доктор Преображенский", документальный фильм "Сахаров. Две жизни" и еще не вышедший сериал Нигины Сайфуллаевой. Я, наверное, известен в профессиональных кругах, зарабатывал выше среднего, но широкие массы имен производственных продюсеров, конечно, не знают - мы всегда за кадром. После того как я уехал из России в начале войны, мой уровень жизни резко упал - вернее будет сказать, что я сильно умерил свои аппетиты. В Москве я почти не готовил, питался в ресторанах, передвигался на такси, выпивал в недешевых барах и не задумывался, сколько стоит та или иная вещь.

Первый месяц в Израиле у меня была эйфория от всего, что я видел вокруг, - тем более круг общения не очень поменялся. Мне очень нравилась погода, Тель-Авив, люди. Но потом меня накрыла жесточайшая депрессия - к еженедельным занятиям с психотерапевтом добавились антидепрессанты, потому что я не вывозил. Поначалу я продолжал работать на Москву и зарплаты хватало. Но к маю [2023 года] стало понятно, что так дальше не получится, и я быстро нашел новую работу - грузчиком. Этому можно было быстро научиться, там теоретически хорошо платили. Но компания ставила невыполнимые задачи: они платят за определенный объем работы - условно, три контейнера в день, - и в процессе ты быстро понимаешь, что его невозможно сделать. Так что я получил первую зарплату и уволился. Теперь я уже несколько месяцев занимаюсь высотными работами: денег сильно больше, прозрачная система оплаты и роскошный вид. Пока, правда, все делаю из люльки - а настоящие промальпы работают с веревками и получают еще больше.

Выяснилось, что я не привязан к своему статусу - это дико надуманная вещь. Моя работа - это лишь часть моей жизни, а стыдной работы не бывает. К тому же в Израиле людей не оценивают по статусу, здесь интересуются другими вещами. Но я, конечно, надеюсь, что мне удастся найти работу в кино. Я дал себе время до конца года, но кто знает - может, сдам экзамен по веревкам и подумаю: "Да ну его, это кино!"

Последние пять лет в России я занималась документальным кино, была режиссеркой первых выпусков и соавторкой концепта ютуб-шоу "Скажи Гордеевой". Потом начала работать с Кареном Шаиняном, и нашей темой стали проблемы квир-людей в России. Мы ездили по миру, снимали в том числе Синтию Никсон (актриса из сериала "Секс в большом городе", кандидатка в губернаторы штата Нью-Йорк. - Прим. "Холода") и [теннисистку] Мартину Навратилову - было ощущение невероятных перспектив. Я была уверена, что я в нужном месте занимаюсь нужным делом: рассказываю истории людей, права которых нарушаются, и тем самым помогаю и им, и стране, в которой живу. Я снимала афиши для Кирилла Серебренникова, жила в пяти минутах от Кремля, мои дети ходили в школу в центре, и я олицетворяла образ успешной москвички с долей социальной ответственности. Я любила время, в котором находилась - до войны.

Мы уехали с четырьмя чемоданами - по количеству людей в семье. И скоро я погрузилась в страшную депрессию: в войну любое мое высказывание стало неуместным, я не ощущала себя нужной, не могла укрыться в привычной работе и не понимала культурных кодов страны, в которой оказалась. Я села на таблетки, много спала. Мой муж работает в IT: он быстро нашел работу, дети пошли в школу, и наши спины были прикрыты. Оставалось найти что-то для себя.

Однажды я шла по Яффе (район Тель-Авива - Прим. "Холода") и увидела пекарню, в которой пахло так же, как от хлебобулочного завода в Калуге, где я бывала у бабушки, - черным хлебом. Я попросилась приходить иногда месить тесто. Мне отказали: им не понравилась концепция работника, который приходит иногда, и я два месяца влюбляла их в себя, буквально ухаживала за ними. И в результате устроилась на работу. Я работаю с хлебом в полном цикле: делаю закваску, ставлю опару, просеиваю муку, взвешиваю все ингредиенты, разогреваю печь, мою посуду, продаю хлеб и рассказываю о нем покупателям. Это дико тяжелый труд, и единственное, на что я способна после работы, - лечь и включить рилсы в инстаграме. У меня девятичасовые смены с минимальной оплатой труда. Но мало что может быть настолько целительным для головы и для тела, как вид быстрого результата твоего труда. В Москве я играла в футбол, и когда ты в игре - ты можешь быть только в игре: все остальное отступает на второй план. А здесь я вся - хлеб.

Но пока я не могу представить себе, что слезу с таблеток. Потому что боюсь.

Я работал в ивент-индустрии: мы делали большие крутые мероприятия типа G20 (саммит руководителей "большой двадцатки" проходил в Петербурге в 2013 году. - Прим. "Холода"). Потом я решил делать что-то сам и открыл свою компанию. Мы работали в основном с правительством Московской области. А моя жена играла в группе "ВИА Татьяна" - они ее придумали вместе с Мириам Сехон. Но после начала войны мы с Алиной поняли, что нашу большую семью надо вывозить. Пути к отступлению были подготовлены - мы получили документы еще в 2019 году, - так что нам, наверное, было легче, чем многим.

Поначалу я искал что-то по профессии, но все упиралось в язык, потому что я только начинал его учить. Я понял, что люблю что-то делать руками, и однажды оказался в свечной мастерской, где и остался. Теперь я делаю свечи. У нас на первом этаже шоурум и магазин, а на втором мастерская, в которой я целый день один: я случайно починил нашим соседям стиральную машину, а они спросили, не ищу ли я работу, и стали помогать в поисках, которые увенчались успехом. Мы полгода экспериментировали, придумывали - мастерская тогда только создавалась. Так что я научился делать свечки, и мы вместе с хозяином мастерской, молодым израильтянином, стали развивать этот бизнес.

Мне давно не 22 года, я многое смог себе доказать, многого добился, так что у меня нет ощущения, что я остался у разбитого корыта. В своей прошлой жизни я не думал, что что-то способно заставить меня настолько кардинально сменить сферу деятельности. Но оказалось, что это очень интересный и полезный опыт. Я, конечно, иногда думаю, что надо искать что-то еще, но сейчас мне интересно делать то, что я делаю. И я понимаю, ради чего это все - у нас трое детей: это определенного рода якорь, и я им за это очень благодарен. Да, нам очень не хватает денег, но мы в этом смысле в каком-то смирении, так как я осознаю, что остальное важнее.

Я, как и многие, не отказываюсь от профессиональных навыков, которыми обладал до произошедшей беды. Меня вдохновляет творчество: я режиссер, креативный директор, продюсер, 25 лет проработал в рекламных агентствах. Последние годы у меня самого было такое агентство, и сразу после приезда в Израиль я начал снимать фильм "Знакомство с землей". Так что формально я сохранил сферу деятельности. Но в силу определенных причин расширил спектр своих возможностей, открыв в себе еще и предпринимательские способности, причем в новой стране. В Москве мы продали наш любимый автомобиль, а здесь вложились и вместе с женой Катей, профессиональной керамисткой, и открыли керамическую студию. Мы называем ее арт-пространством и наделяем социальной миссией: мы не только учим людей искусству керамики, но и даем им возможность встречаться, да и просто пытаемся нести красоту. И вот в этой студии я и коммерческий директор, и креативный продюсер, и фотограф, и стеллажи варил тоже собственноручно.

В 50 лет менять жизнь непросто, но я это воспринимаю как вызов. В горах есть такие места, которые называют no fall zone - то есть места, где нельзя падать. Мы как раз сейчас в таком месте. Я не имею права упасть, у меня трое детей. Так что надо было зарабатывать деньги, и керамическая мастерская показалась нам лучшим вариантом, объединив мои знания со знаниями моей жены. Теперь мы усиленно учим иврит и работаем в нашей мастерской, которая становится творческим пространством.

Не могу оценить, снизился ли наш социальный статус: да, раньше я не мыл пол в студии, но ведь раньше у меня и студии не было. Мы придумали, что у нас будет бренд, комьюнити, коллаборации, программы - то есть по сути занимаемся тем же, чем и раньше. У нас возросли траты на жизнь, но это связано не со статусом, а только с ценами и жизненным ощущением.