Этот день был особенным. По эмоциям и яростным надеждам, по высокому накалу страстей. Он вошел в историю, и его никогда не забыть. Освобождение четырех израильских заложников стало бесценным даром среди тревог, всколыхнуло мой оптимизм. Мрак чуть отодвинулся. На телеэкранах возникли лица спасенных - и как же это было прекрасно! И мир словно посветлел. Лица встреченных по дороге людей, летний душный воздух, привычные звуки и краски - все как будто стало намного радостнее.
И еще состоялся концерт. И я рассказываю здесь о своих личных переживаниях, о пережитом мною музыкальном событии: это был концерт на исходе субботы, прошедший в тель-авивской филармонии. Концерт Израильского филармонического оркестра. Этот концерт для меня, - в моей памяти - отныне связан с освобождением и подвигом. С лучиком надежды.
Подписывайтесь на наш телеграм-канал: zahav.ru - события в Израиле и мире
Перед музыкой на сцену вышел взволнованный представитель дирекции оркестра, флейтист Боаз Меерович. Он стоял перед переполненным залом и говорил о том, что к нам вернулись четверо сограждан. И я опять, - как довольно часто случается в моей жизни, остро почувствовала, что словами нельзя, невозможно выразить те великие эмоции, которыми были охвачены люди в филармоническом зале. Зазвучала "А-Тиква", и зал пел; пел вместе с оркестром, вместе с дирижером Ротемом Ниром, - негромко и стройно, будто выдыхая слова из сердца, очень вдохновенно. Как клятву…
Я недаром озаглавила свои впечатления словом "спасатели". Так вышло, что и дирижер Ротем Нир, и латвийский пианист Георгис Осокинс (в привычной на русском форме он - Георгий Осокин) призваны были "спасать" программу. Дело в том, что именитые дирижер и пианист, заявленные изначально, по разным причинам не приняли участие в этой серии концертов. Возможно, большинству публики эти внутренние "драматургические" перемены не очень интересны. Они существенны разве что для тех меломанов, которые хотели бы посетить концерт конкретных, именно этих прославленных мастеров…
Спасение авторитета оркестра, исполнение серьезной и сложной программы в экстремальных условиях - дело благородное. Очень похвальное. В этот особенный вечер проходил последний концерт серии. В программе - сплошь хиты. Любимая великолепная музыка: увертюра к моцартовскому "Дон Жуану", Второй фортепианный концерт Шопена фа минор, Пятая симфония Бетховена…
Увертюра к оперному шедевру Моцарта, к демонической и таинственной истории, повествует о зле, которое бывает обаятельным, и о любви, которая подчас оказывается лишь губительной фальшью. Этот сверкающий, дивный остров гармонии чарует. Увертюра словно пересказывает всю оперу, лаконично и деловито. Будто гигантский разнообразный материал партитуры спрессовывает в гениальную миниатюру. Сыграть весь этот космического масштаба звуковой океан оркестру бывает непросто - и одновременно радостно.
Мне показалось, что в концерте музыка Моцарта послужила ступенькой, своеобразными воротами к музыкальному роману оркестра с Шопеном и Бетховеном. Увертюра была исполнена мило, иллюстративно, но я не услышала в ней ожидаемой смысловой нагрузки. Она, скорее, рождала ассоциации с карнавалами и маскарадами, воспоминания о взмахах вееров и о языках пламени. Заметно, что оркестр обладает невероятным, мощнейшим потенциалом - но не всегда раскрывает его. Дирижер Ротем Нир руководил оркестром сдержанно и элегантно. Возможно, его благовоспитанность и аккуратность создали невольную помеху в раскрытии и воплощении в звуках неудержимой, могучей, многогранной, буйной и гениальной атмосферы моцартовского творения.
Пианист Георгис Осокинс - музыкант предельно виртуозный, с собственной, узнаваемой, ни на кого другого не похожей исполнительской манерой. Он -представитель знаменитой музыкальной семьи Осокиных: успешен, молод и очень хорош собой. В нем есть одновременно шарм голливудских киноактеров и пластика волшебника-гипнотизера. У него чудесная лепка рук. Такие руки я видела у скульптурных изображений великих мастеров, у Уты и Эккехарда, навеки застывших в Наумбургском соборе.
Шопен в интерпретации Осокинса вышел, на мой взгляд, непривычным, звучание порой выглядело неровным, мне почудился даже намек на эстрадность, на перекос стиля. Но исполнитель также подарил слушателям и уникальные, напитанные светом, кристально-прозрачные эпизоды. Если бы я была экзальтированным романтиком, я бы написала, что рояль буквально парил, летел над залом и вершил колдовство. Возникло чувство, будто я заворожено возношусь над миром, в котором слишком много боли, тайфунов и обреченной на забвение пустоты.
Невероятное, трепетное piano ранило и одновременно утешало. Ветер хрустальных, неимоверных пассажей пьянил. Мелькнула мысль: "Недаром Гидон Кремер так его ценит!,,".Было невозможно оторваться от светящегося рояля ни на вздох, ни на миг. Я думала о Жорж Санд, о ледяном больном ветре Майорки, - и о композиторе, о бледном романтике, которому выпало много печалей, несчастье тяжелой болезни, и мало досталось тепла. Я думала о волшебной силе мечты и о многом еще непонятном для окружающих. А Концерт Шопена бурлил, звенел, оборачиваясь то грозой, то лепетом влюбленных, то салонной причудливой мазуркой. И в целом - убедил и порадовал.
На "бис" Георгис Осокинс исполнил Этюд номер 12 ("Революционный") до минор Шопена. Меня это не впечатлило. Возможно, у музыканта не осталось достаточных сил на стихию-революцию. Этюд прозвучал несколько формально, смею сказать - трафаретно…
Но потом была симфония Бетховена! Пятая. Музыка, которой человечество может попытаться оправдаться перед высшими силами за все свои преступления. Музыка, которую люди будут исполнять, любить и разгадывать до скончания времен.
Читайте также
Дирижер Ротем Нир очень постарался. Он стремился к успеху, упорно работал, претворял в жизнь творческие находки и многое сделал для того, чтобы заслужить право вести за собой оркестр такого высокого уровня, как Израильский филармонический. Не все ученические этапы пока преодолены, но потенциал у израильского юного маэстро (ему всего 26 лет!) несомненно, есть. И - верится! - он его полноценно реализует.
Пятая симфония - манифест. Присяга красоте и мужеству. Эту симфонию довольно трудно испортить. Она заряжена такой энергией, дарит такой величественный поток душевных сил, переживаний и ассоциаций, что хрупкая обывательская жизнь, окруженная снами и бедами, поднимается на невероятную высоту. Обретает смысл. После такой музыки стыдно жаловаться и впадать в отчаяние. Невольно слушатель ощущает себя героем и борцом.
…Музыка окончилась, иссякла. Людской поток потек в ночь. Пруд у здания филармонии дрожал зеленым топазом в свете луны. Окончился большой, важный для Израиля день. Спасатели проявили себя отважными, умелыми и успешными. Но ведь и Моцарт, и Шопен, и Бетховен - из когорты спасателей. Хранителей духа. Благословенных. Почти мистических. Да пребудет с ними сила!