Роман Виктюк – человек необычайно молодой: в свои 75 лет он выглядит максимум на 50. Может быть, потому, что именно столько – 50 лет – он и театр составляют одно целое? Ведь театр для него – это и есть его жизнь. Хотя кроме театральных постановок, он снял и несколько фильмов, а в последнее время его можно было видеть и в составе жюри на различных телешоу… - Все в этом мире предопределено, и как бы ты ни хотел построить свою жизнь – все препятствия на твоем пути, все взлеты и падения заранее расписаны, – говорит Роман Григорьевич. – Я долгое время думал, что это неправда. Но потом, когда посмотрел на свою жизнь как бы со стороны – на события, которые со мной происходили, – я вдруг понял, что все это знал и предвидел… Свою историю народный артист России и Украины Роман Виктюк рассказывает сам. А мы лишь будем, как зрители в театре, внимать… Предсказание цыганки - Когда мне было 14 лет, я играл с ребятами во дворе, и вдруг с улицы вошла цыганка. Из всех детей, которые там бегали, она выбрала меня. Сказала: "Дай руку!". Посмотрела на мою ладонь и сказала: "Дирижером будешь!". Попросила позвать маму. Я позвал, мама вышла во двор, и цыганка ей торжественно объявила: "Ваш сын будет дирижером!" – "Было бы прекрасно, – ответила мама, – но он не знает ни одной ноты и не играет ни на каком инструменте…". Цыганка снова посмотрела на мою руку и заплакала. Я ее глаза никогда в жизни не забуду! А потом уверенно повторила: "Он будет дирижером!". И хотя ее слова не выходили из моей головы, но даже после той встречи я не кинулся реализовывать себя в музыке. Думал поступать на актерский в Киеве – меня туда готовы были брать без экзаменов, так как на всех олимпиадах я был первый. Но в решающий момент я решил, что должен попробовать поступить в Москве. Еду в Москву, поступаю во ВГИК, отправляю во Львов своей учительнице из Дома пионеров телеграмму об этой радостном событии. Она мне присылает ответ: "Кино – это халтура! Иди в ГИТИС!"… Шпаргалки от Тамары Макаровой - Я, конечно, послушался. И когда пришел в ГИТИС, вдруг увидел Тамару Макарову – ту самую, на чье лицо я с упоением глядел, когда смотрел фильм "Молодая гвардия". И я, не помня себя, кидаюсь к ней, на ходу читая монолог из этого фильма. Там была сцена, где ее героиня встречает сына, Олега Кошевого, после долгой разлуки. Именно его монолог я и стал взахлеб читать Тамаре Федоровне. А она бросилась ко мне, как мать Кошевого в фильме, и тоже стала читать свою роль. Мы оба плачем, обнимаем друг друга, а я думаю: "Боже мой! Ведь она же была там, на этой белой тряпке на стене – и вдруг она меня уже обнимает! Ну, как такое может быть!" Мы с ней успокоились, и она говорит: "Приходи завтра и пиши сочинение! Ты будешь учиться на курсе у Герасимова, я тебе обещаю! У тебя шпаргалки есть?" – "Нет, – говорю, – у меня ничего нет!" – "Ничего, я тебе принесу!". Я пришел на следующий день. Тема сочинения была "Поэт и поэзия в творчестве Маяковского". И вот вошла Макарова… Красавица, глаза сияют! Нашла меня, тихо приблизилась, достала из рукава листочки, вырванные из книжки по русской литературе, и сказала: "Пиши все слово в слово, ничего не добавляй!" – "Клянусь!" – отвечаю. Потом Тамара Федоровна подошла к одному из членов комиссии, что-то прошептала ему на ухо и удалилась… Конечно же, за сочинение я получил "пять"… Предстояло выступать перед комиссией. И когда я приехал, вдруг увидел еще одну великую актрису – Аллу Тарасову. Ее я знал по фильму "Без вины виноватые". И этот фильм я помнил наизусть, и сходу стал читать монолог Незнамова, очень эмоциональный. И вот я уже кричу сквозь слезы, и Алла Константиновна меня останавливает: "Успокойся, успокойся – все хорошо!". После этого я прочитал басню про Волка и Ягненка и, конечно, слез сдержать не мог… И меня приняли безоговорочно… Мальчик с горящими глазами - Родителям обязательно надо знать такую вещь: очень важно, каким будет первый крик младенца: в мажоре или миноре. Или ребенок хочет в этот мир – или он сопротивляется. С этой первой ноты определяется вся музыка жизни человека. Когда мне было семь месяцев, мама ходила со мной во Львовскую оперу на "Травиату" Верди. И когда начиналась увертюра с фантастической скрипичной темой, написанная с болью, одиночеством и любовью – я начинал так биться и кричать, что маме пришлось уйти. И когда пошла второй раз – повторилось то же самое, именно во время этой увертюры. Мама была убеждена, что мой первый крик соответствовал той ноте, с которой эта увертюра начиналась. Мама свято в это верила и не делала ничего, чтобы я учился музыке. И способностей к этому во мне никто не развивал. Но слова той цыганки: "Ты будешь дирижером!" – не выходили у меня из головы. "Но раз я должен быть дирижером – почему же я в ГИТИСе?" – спрашивал я себя. Но ответа на этот вопрос не знал, пока не настал один судьбоносный день. Однажды в стенах ГИТИСа я услышал, что где-то играют на рояле. Я нашел эту аудиторию, встал под дверью и стал слушать. Через несколько минут из аудитории вышли студенты, я заглянул внутрь и увидел, что за роялем сидит преподавательница. Она мне сказала: "Мальчик с горящими глазами, чего ты хочешь?" – "Я буду дирижером", – отвечаю. – "Очень хорошо. Иди в консерваторию". После этого небольшого разговора она наблюдала меня под своей дверью целую неделю. И однажды она не выдержала и сказала: "Что ж, заходи и садись за инструмент. И сыграй мне то произведение, которое ты сыграл бы как дирижер". А я никогда не сидел за роялем! Но я все равно вошел, сел за инструмент, поднял руки – и замер. "Что-то не слышу", – вдруг сказала она. Тогда я опустил руки и сказал: "Я не знаю ни одной ноты". Эта женщина, Галина Петровна, была тетушкой дирижера Геннадия Рождественского. Она сказала мне: "Я буду учить тебя играть и читать партитуры". Через два года я уже играл "Прелюд" Шопена без ошибок. Занимались мы у нее дома. С вокалом у меня были проблемы – я много фальшивил, но пел неистово и очень эмоционально. И однажды ее сосед, дирижер Кирилл Кондрашин, позвонил и сказал: "Галина Петровна, закройте окно, а то звуки от вас долетают на все этажи". – "Не волнуйтесь, Кирилл, – ответила она ему. – Вы пожалеете, что это сказали. Этот мальчик с горящими глазами вам когда-нибудь это напомнит". И я все-таки научился вокальной технике! И когда я был в жюри "Призрака оперы", я смотрел на участников и думал: "Боже! Как же вы не можете взять эту ноту! Вы же певцы! У меня – и то получается!". А все – из-за безумного желания научиться музыке: я буквально бредил этим! И сегодня, когда я преподаю на факультете музыкального театра в ГИТИСе, я требую от студентов такого же остервенения – потому что иначе ничего не достичь… "Коварство и любовь" - Я помню, как в Твери – тогда она еще называлась Калинин – я ставил "Коварство и любовь" Шиллера к столетию со дня рождения Ленина. И мне надо было выступить перед обкомом партии с отчетом. Был понедельник, члены обкома партии сидели в зале, в воздухе стоял смрад от перегара – запах был отвратительный! И вот на трибуне появляюсь я в своей ярко-красной куртке в клетку. Вышел довольно уверенно, хотя в голове была только мысль: "Мамочка, помоги!". И вдруг я заговорил. "Я был в музее Ленина! – провозгласил я. – И видел письма Клары Цеткин Наде Крупской!". Они, конечно, чуть с ума не сошли от моей "Нади", но я продолжал: "Клара писала, что у Ленина была мечта: когда в России победит социализм, первое, что он хотел бы увидеть – это как молодежь поставит величайшую пьесу Шиллера "Коварство и любовь"! И тогда – как у Маяковского, помните? "Ленин – жил. Ленин – жив. Ленин – будет жить!"… И вдруг я вижу, как первый секретарь наклоняется ко второму и говорит: "Ничего себе – без бумажки говорит! Да еще и как говорит!". Я сделал вид, что этого не слышал и продолжил: "И, конечно, вы поддержите это наше великое комсомольское начинание!". Конечно же, после такой речи партия дала "добро", и спектакль разрешили. И скоро город посетил Марчелло Мастроянни. Я не знаю, кто его уговорил прийти на мой спектакль, но я прекрасно помню его реакцию. Он-то думал, что Россия – это грязь, медведи, голод и шапки-ушанки. И вдруг он увидел, как у нас в стране понимают немецкую классику! Он бегал по всему театру и требовал, чтобы ему дали режиссера. Я вышел к нему, он бежит ко мне и орет: "Дженио! Дженио!" Я ему отвечаю: "Нет, я – Роман". А он все не унимается: "Дженио! Дженио!". Он кричал, что я гений. Я тогда этого не понял. Потом он попросил дать ему журнал посетителей. Никакого журнала у нас не было, и мы дали ему обычную тетрадку в клетку за две копейки. Мастроянни написал там свой восторженный отзыв, и, конечно же, тетрадка вскоре попала "куда надо". Партия тогда сказала, что раз капиталистам нравится этот спектакль, то его показывать нельзя! И нам запретили выступать. Я ушел из Калининского ТЮЗа, и со мной ушли все 15 артистов, которые были заняты в спектакле. Сегодня я бесконечно счастлив, что могу снова ставить этот спектакль в своем театре и ездить с ним на гастроли. И эта постановка никогда не будет исключена из моего репертуара! Вещий сон - Видимо, все-таки есть какой-то ангел-хранитель, который подсказал мне, как поступить. Я нашел городской телефонный центр, где-то раздобыл телефон начальника отдела театров Литовской ССР. Я набрал в Литву и, попытавшись изобразить голос начальника, сказал: "Здравствуйте, это я говорю… – назвал имя-отчество какое-то. – Мы узнали, что ваш театр сейчас без главного режиссера, и мы хотим отправить вам одного очень талантливого режиссера. Он справится, мы за него ручаемся". Должен сказать, что начальник отдела театров Литовской ССР очень боялся советской власти, поэтому он даже не посмел уточнить, кто я такой, а только сказал: "Конечно! О чем разговор! Пусть приезжает!". А в 15 лет я видел один сон: я приехал главным режиссером в неизвестный город. И вдруг увидел красивейшее здание театра с тремя колоннами, сверху нарисованы маски, а внизу – открытая дверь без ступенек. И я не мог поверить своим глазам, когда, идя по улице Ленина и повернув направо, я увидел… то самое здание из моего сна! И где-то сбоку – ту самую открытую дверь. Ее потом на протяжении многих лет никогда не открывали… Я подошел к этой двери – а рядом с ней сидит старичок, которому, как мне показалось, лет девяносто. Он протянул мне руку, а я – понятия не имею, почему – заговорил с ним по-польски. Он ответил мне также по-польски и сказал, что меня здесь уже очень давно ждут. Это было здание Литовского Русского драматического театра. Я стал главным режиссером, четыре года там работал. Меня все просто обожали – даже первый секретарь компартии Литвы Антанас Снечкус приходил ко мне на репетиции без охраны и сидел в зале – смотрел, как мы работаем. Он мне говорил: "Делай, что хочешь!" И я творил. И был счастлив. Я всегда любил то, что я делаю… Артисты – это большие дети - Любовь – лейтмотив всего моего творчества. Только любовь, и ничего кроме любви. Многие могут о ней говорить, но жить ею по-настоящему мало кто способен, к сожалению. А артист должен говорить о любви, должен ее нести, провозглашать, восхвалять и воспевать. Возьмем, к примеру, Алису Фрейндлих. Мне довелось с ней работать, она прекрасная артистка и прекрасный человек. И она рождена для того, чтобы нести миру любовь. Этим она и занимается! То же самое я могу сказать и о Елене Образцовой. И список я могу продолжать и продолжать. И все они – жрицы любви, все они были рождены с этой способностью… Вот говорят про Райкина: мол, сатирик, ненавидел власть… Какое это имеет значение! Ведь человек любил! У него дома была прекрасная жена, замечательные дети, которых он просто обожал! Но этого ему было мало – настолько он был любвеобилен! И параллельно у него было столько романов, что и вообразить трудно!.. Такой был человек. И всех любил просто до безумия! Мы отправлены сюда для того, чтобы сохранять в себе детское восприятие мира. Оно же ведь самое чистое, самое правильное, искреннее. И все великие артисты, которых я знал, будь то Валентин Гафт, Александр Филиппенко, Алиса Фрейндлих, Елена Образцова, – все они большие дети. А театр – это такое место, где можно и нужно напоминать людям, что есть только любовь, а все остальное – вторично. И думать надо прежде всего о ней, а уже потом – о деньгах, успехе и прочем…

В январе Роман Виктюк привозит в Израиль спектакль "Король-Арлекин". Билеты заказывайте здесь или по телефону: 03-522-18-03