Было похоже на кино: нарядная Нетания, панорама заката над Средиземным морем, белые столики на площадке перед отелем. И артист в кадре - Юрий Стоянов.

Это было кино без сценария и команд режиссера. Рассказ о себе, об ожиданиях и реальности, о том, что самое главное в жизни - свобода и возможность заниматься тем, что хочется.

- Во время одного из недавних интервью Мик Джаггер в сердцах сказал: "Не спрашивайте меня о пластинке, которую я записал в 1968 году! Спрашивайте о том, что мне сейчас интересно". Поэтому не будем о программе "Городок". Что вам интересно сейчас, Юрий Николаевич?

- Мне много чего интересно… Если честно, мне интереснее всего сниматься в кино и писать книжку. Когда тебе исполняется шестьдесят, все происходит наоборот, вопреки ожиданиям. В тридцать лет, потом в сорок ты думаешь: шестьдесят - кошмар. На самом деле, это время осознанного счастья, правильного распределения себя. Не размеренности - моя психофизика этого не позволяет. Выбор, конечно, есть всегда, но теперь появилась возможность выбирать и осуществлять, что немаловажно. К этому нужно было идти, через мытарства, через тоску невероятную и свою лень, через неудачи и несправедливость. Через все, что сделало меня таким, какой я есть.

- Вы сказали о книжке…

- Написал одну, потом вторую, сейчас пишу третью. Делаю это я очень быстро и почему-то только в Финляндии. Я не человек Возрождения и не талантлив одновременно во всем. Не могу писать между съемками и какими-то делами, как не могу сниматься сразу в нескольких фильмах. В отдельный промежуток времени я занимаюсь чем-то одним. Летом или зимой мы бываем в Финляндии, я очень люблю эту страну, меняю московскую зиму на качественную, приезжаю туда с моим дружком компьютером. Ночью выходит жена и спрашивает, почему горят свечи. А я отвечаю, что мне интересно, как Пушкин писал в Тригорском. Она: ну и как? Я: ни хрена не видно, писать невозможно. Она: ну, ты написал последнюю главу "Онегина"? Я: нет. Она просит не забыть включить свет и уходит. А я думаю, зачем это делаю, для чего мне это надо? Какой солитер внутри меня требует булочку? Заработком это назвать нельзя - за один концерт я могу заработать, как за две книги. Значит, не бизнес. Писательским трудом это назвать нельзя - писатель проживает сотни жизней, а я бесконечно проживаю свою одну. Литературной славы мои книжки не принесут, и амбиций таких у меня нет. С этими бесконечными сомнениями я засыпаю, утром просыпаюсь, иду на причал, там крякают утки, и я опять что-то пишу. Говорю себе, что никогда больше не поеду в Финляндию… Но на следующее лето уже домик забронирован.

- А что с кино?

- Кино есть, к счастью. Но есть фильмы, о которых хочется говорить, а есть те, что просто кормят. Это моя профессия, и я обязан своим делом зарабатывать деньги, иначе это не профессия, а болтовня. В искусстве не очень принято говорить о деньгах, но я не стесняюсь - я зарабатываю своим трудом. А сейчас очень жду зимы, когда буду бесплатно сниматься в короткометражке одного парня. Там блестящий сценарий, он намного сильнее многостраничных текстов, которые лежат у меня на столе, поэтому жду. Еще есть театр, с которым я сотрудничаю - Московский художественный.

- Сотрудничаете или работаете в МХТ у Табакова?

- Нет-нет… Я не могу себе позволить такого счастья - работать в штате. Слишком долго шел к свободе, чтобы опять подчиняться чьей-то воле. Очень много лет я был зависимым человеком в этой рабской профессии. Рабской. Раб зависит от хозяина, он приговорен, независимо от таланта и порядочности. Я свободный человек, я ушел из театра. Могу только сотрудничать, хотя предложения бывают очень лестные. Я хочу сниматься, когда хочу, отдыхать, когда каникулы у дочери. Знаете, моя жизнь зависит от расписания моей дочери. Вот я сейчас это рассказываю, и продюсеры, которые предложат мне сниматься весной, а я отвечу, что занят, все поймут. Ничего я не занят, просто в школе каникулы, и мне нужно провести время с ней. Когда тебе шестьдесят, а твоей дочери четырнадцать, ты ценишь эти каникулы.

- Юрий Николаевич, а какие у вас сейчас отношения с телевидением?

- Готовлю один большой проект, но не хочу озвучивать, раскрывать его. Я не суеверный человек, но как ляпнешь где-нибудь - обязательно ничего не получится. С телевидения я не уходил, но решил вернуться в авторское, в то телевидение, которого от меня ждут зрители. Могу сказать, что проект выйдет на канале "Россия", с которым работаю двадцать пять лет.

- Не смогли обойтись вез "Городка"… Возможна такая программа на сегодняшнем российском телевидении?

- Нет.

- Наверное, и в прошлом она была не очень возможна?

- Нет, на том телевидении она была возможна. Более того, "Городок" выходил абсолютно без цензуры. За двадцать лет ни одного факта. Иногда кассета с программой "Городок" поступала за два часа до эфира - мы, перфекционисты, вылизывали продукт до последней минуты. Задним числом могли получить замечания технического характера, связанные со звуком и качеством картинки. Так что раньше "Городок" был возможен, а сейчас нет. По многим причинам, в том числе и неожиданным. Ситком, как называют на Западе маленькие игровые истории с сюжетом, в классической форме сейчас плохо смотрится. Почему? У меня, конечно, есть ответ, но он будет нелицеприятным для телевизионных руководителей и для зрителей. Я просто констатирую факт. Этот формат востребован как уникальное прошлое страны, очень точно запечатленное. Иначе невозможно понять, почему Фейсбук заполнен маленькими фрагментами "Городка" по поводу и без повода. Люди берут фразы, гэги, целые сюжеты и шлют друг другу. Любое событие находит в "Городке" смешное, незлое, человечески окрашенное продолжение. В этом виде все готовы смотреть и пересматривать. Но нынешний эфир диктует совсем другие потребности, другой способ подачи. Нужна иная рамка, форма, которая играет огромную роль. Над этой формой я и работаю, чтобы Стоянов сегодня был актуальным, модным и нужным.

- Стоянов модный, Стоянов нужный. Иначе зачем бы в первую новую программу "Намедни. Караоке" Леонид Парфенов пригласил именно вас?

- Он совершенно уникальный человек, журналист, создающий телевидение, создающий форматы. Леонид Парфенов их придумывает, а не покупает на Каннском телерынке. Он действительно пригласил меня одним из первых, уже кто-то записался, но первым в эфир Парфенов поставил программу со мной.

- Почему?

- Я хитрый - выбрал правильную песню. "Прогулки по воде", Наутилус.

- У вас был выбор?

- Конечно, абсолютная свобода. И в выборе песни, и в выборе года, о котором рассказывать. И я подумал, что нужен 1993-й. Это год начала "Городка", это год смерти моего отца, перемен обстоятельств моей жизни. В этом году была написана совершенно гениальная песня "Прогулки по воде". Мне ее очень давно хотелось спеть. И я не забуду крупный план Парфенова в программе, его потрясающую партнерскую подачу. Он подпевал мне, делая маленький шажок назад, когда я пел один. Это рефлекторное, идущее от огромной внутренней культуры. Вещи, которые я ценю как профессионал и, естественно, как человек.

- А теперь неожиданный вопрос: вы были на Лазурном берегу?

- Ни разу. Очень не люблю знаковые места, куда якобы нужно съездить.

- Черт, не получится сравнить! Мы с вами разговариваем в Нетании, которую называют средиземноморской Ривьерой…

- Я здесь во второй раз, но первый визит был очень коротким - приехал, отыграл и уехал. Сейчас я тут базируюсь, и мне очень нравится Нетания. Как одесситу в том числе. Прекрасная погода, замечательное море, все безумно вкусно. Нетания подкупает неторопливостью, легкой ленцой. Ощущение, что все друг друга знают, что через одно рукопожатие все знакомы. Здесь хорошо отдыхать, Нетания не напрягает. Я понимаю, что это престижный курорт, здесь есть дорогие районы и, несомненно, небогатые окраины, но между ними нет чудовищной разницы. И еще мне нравится, что здесь высокий берег и мы высоко над морем, совершенно особенный вид. Очень-очень славный город Нетания. И вчера у меня здесь был замечательный концерт.

- Вы его назвали "Для своих". Почему?

- Название не хитрое, но честное. Что я имел в виду? Не могут на мой концерт прийти не свои. Они считают, что сделанное нами с Ильей Олейниковым когда-то - часть их биографии. Огромный отрезок времени мы с моим партнером были членами их семьи. Уехавшие помнят страну через "Городок". Мы были не звездами, а родственниками. Я не заставляю людей умирать от смеха, у меня нет такой цели. Вообще, цель я не формулирую, я хочу быть предельно артистичным легким и искренним. Хочу объяснить людям, что мы любим одно и то же. Мне не нужно победить зал, я не воюю с публикой, я ее завоевываю. А еще я обожаю фразу "спасибо за наше счастливое детство", которую произносят зрители помоложе. Как себя можно после этих слов почувствовать? Я - Ленин!

- Согласна!