"Я даже не могу заглянуть в пропасть,
Которая вас извергла. У меня кружится
Голова, и я чувствую, что впадаю в ересь".

Аркадий и Борис Стругацкие / "Трудно быть Богом"

Есть авторы, которые если уж замахиваются, то на что-то гигантское. К таким относится писатель Арье Барац. Рецензию на его роман "Мессианский квадрат", написанный под псевдонимом Ури Шахар, я назвал "В одной и той же вселенной".

Что до названия последнего романа А.Бараца, то оно слегка обманчиво - "День шестой". Имеется в виду начавшееся в 1240 году по христианскому летоисчислению шестое тысячелетие по еврейскому календарю, в котором мы пребываем поныне. Но что такое рамки тысячелетия? Они тесны нашему автору, и с первых страниц романа он то и дела стремится переступить через них и угодить прямо в Вечность. В третьей части романа у него это получается. Но мы не будем спешить. Поскольку у Вечности, как вы понимаете, нет ни начала, ни конца откроем книгу наугад и попадем... ну, скажем, в тридцать седьмой год! Нет, не в тысяча девятьсот, не дай Б-же, а в тысяча восемьсот.

Вот русский писатель Николай Александрович Мельгунов, путешествуя по Германии, посещает франкфуртскую художественную галерею Штеделя.

"В зале находился человек. Он был обращен к портрету, и лица его Мельгунов не видел. Между тем фигура казалось знакомой.
Николай Александрович оторопел: неужели?!
Человек медленно обернулся.
- Александр Сергеевич! - вскрикнул Мельгунов, узнавший в посетителе Пушкина. - Здравствуйте, дорогой! Вот так встреча! Выбрались-таки, наконец, за границу!
- Да, представьте, выбрался. Причем совершенно неожиданно.
- Несказанно рад встрече, дорогой Александр Сергеевич, - просиял Мельгунов. - Несказанно! А я представьте, постоянно о вас в последнее время вспоминаю... "Капитанскую дочку" вашу не так давно прочитал.
- "Капитанской точку"? Ну и как впечатление?
- Сильнейшее. Яркие характеры, блестящая зарисовка эпохи.
- И только? А идея-то понравилась?
- Какая идея?
- А вы что, сами не поняли?
- Почему же… - смутился Мельгунов. - Идея замечательная. Чистосердечие обезоруживает зло…
- Не просто обезоруживает, Николай Александрович. Сатана может оказаться для чистосердечного человека даже и ангелом-хранителем! "Капитанская точка" не так проста, как вам кажется.
- Мне все слышится будто вы не "Капитанская дочка", а "Капитанская точка" говорите... Это наверно оттого, что я все время про точку в Великой Поэме размышляю.
- В Поэме Мирового духа?
- Да. А где это вы о ней слышали? - удивился Мельгунов. - В Кривоколенном переулке что ли?
- И в Кривоколенном, и на Новой Басманной.
- Вот как. А я, видите ли, пришел к выводу, что последняя точка в Великой Поэме Мирового духа должна быть связана с минувшим годом.
- Почему именно с ним?..
Они сели на канапе, стоявшее напротив "Портрета", и Мельгунов принялся рассказывать об обнаруженном Шеллингом ключе к "звездным годам", подходящим для явления Гроссмейстеров Мирового духа.
- Минувший 1836 год был таким "звездным" годом. Он закончился, но уверен, что в нем или что-то важное произошло, или что-то важное было написано. Просто мы пока еще не знаем.
- Вы не правы. Год этот еще продолжается, - решительно возразил Пушкин. - Христианский - закончился, но еврейский, который начинается в пасхальный месяц Нисан, закончится еще только через два месяца.
- Вот как? - опешил Мельгунов. - Но почему, простите, именно еврейский год должен нами учитываться, а не христианский?..
- Я ведь, голубчик мой, Николай Александрович, оказывается, мессианских кровей. Я отпрыск мудрейшего из людей - царя Соломона... Помните его слова: "На Бога полагаюсь, не устрашусь. Что сделает мне человек?" - Это слова царя Давида - пращура моего, от которого мне поэтический дар передался.
- Впервые слышу. Вы потомок царя Давида?
- Мне говорили раньше, что мой прадед Абрам Ганнибал, выкупленный на невольничьем турецком рынке - эмир, но это неверно. На самом деле, он царских иудейских кровей - потомок царя Соломона от царицы Сафской. Впрочем, я и сам только что о том узнал…
- Удивительная новость.
- Но я что-то заболтался, - сказал Александр Сергеевич, вставая с канапе, - мне пора.
Они вышли на улицу.
- А где же вы остановились, Александр Сергеевич?
- В гостинице "Парадайс"… Но боюсь, мы с вами больше не увидимся. Во всяком случае, здесь. Во Франкфурте… А точка в Поэме, кстати, поставлена. Это определенно так..."

Вот такая встреча с Александром Сергеичем... Читателя ничего не смущает? Ну, например, то, что Пушкин, который, как известно, за всю жизнь так и не выбрался за границу, вдруг оказывается во Франкфурте? Или то, что Пушкин неожиданно узнает о собственном происхождении от царя Давида? Или то, что он вдруг селится в гостинице "Парадайс", что переводится как "Рай"? И что это за разговоры о "звездных годах" и о Мировом духе?

А если мы за разъяснениями обратимся к роману Арье Бараца "День Шестой", откуда, собственно, и взята эта сцена, то обнаружим, что встреча Мельгунова и Пушкина произошла сразу после трагической гибели последнего. Вот так-с!

Вообще-то говоря, у Мельгунова и прежде случались "потусторонние", "посмертные" встречи, то с его другом, поэтом Веневитиновым через год того, как тот покинул наш мир, то с тридцать лет как ушедшим Гете на протяжении всего романа.

Только не думайте, пожалуйста, что весь роман - сплошь мистика! Нет, автор замахивается на нечто, куда большее.

Итак, русский писатель, Николай Александрович Мельгунов является поклонником немецкого философа Шеллинга. Он убежден в том, что вся история человечества есть раскрытие Мирового духа, то есть Высшего "Разума, обращенного к человеку".

Собственно, Гегель придерживался той же концепции, но, в отличие него Шелинг, а вслед за ним и Мельгунов, полагает, что проявляется Мировой Дух не в философах и ли в исторических деятелях, а в людях искусства.
"Мировой Дух пишет великую поэму, а не философский трактат... Если уж Мировой Дух действительно произнес свое последнее слово, то произнес его в "Фаусте"..., - рассуждает Шеллинг в романе Бараца.

А вот прямая цитата из Шеллинга: "В искусстве мы имеем как документ философии, так и ее единственный извечный и подлинный органон… Всякий великий поэт призван превратить в нечто целое открывающуюся ему часть мира, и из его материала создать собственную мифологию; мир этот находится в становлении, и современная поэту эпоха может открыть ему лишь часть этого мира; так будет вплоть до той лежащей в неопределенной дали точки, когда Мировой Дух сам закончит им самим задуманную великую поэму и превратит в одновременность последовательную смену явлений нового мира..."

Но вернемся к Мельгунову. Путешествуя по Германии, он обнаруживает странную закономерность - самые значимые моменты либо в жизнях великих поэтов и других деятелей искусства приходятся на те годы, когда еврейская Пасха максимально приближается к Вальпургиевой ночи. Эти годы оказываются судьбоносными для Сервантеса и для Данте, для Шекспира и для Гете. Ну, и, разумеется, для Пушкина.

Недаром писал Гете:
"Пошли приказом воина в сраженье,
А девушку в веселый хоровод.
И дело вмиг у них на лад пойдет.
Так и у нас. Я дело приурочу
К классической Вальпургиевой ночи".

Не буду утомлять читателя описанием духовных и физических странствий Мельгунова. Скажу лишь, что с его уходом со страниц романа приключения Мирового Духа не прекращаются. Действие переносится в Москву девяностых годов, главным действующим лицом становится... сам автор, а местом действия - ну разумеется Садовая 302-бис, "булгаковская квартира"!

И то, как же без Булгакова, когда речь идет о сближении Пасхальной и Вальпургиевой ночей?

Ведь "Ежегодный бал" Сатаны, описанный Булгаковым в "Мастере и Маргарите", приурочен к еврейской Пасхе. Об этом говорят, как параллелизм "древних" и "московских" глав, так и само название празднества: "Ну, вот-с, вот-с, - говорил Коровьев, - мы враги всяких недомолвок и таинственностей. Ежегодно мессир дает один бал. Он называется весенним балом полнолуния".

Прошу прощения, но я машинально вставил здесь прямую цитату из Арье Бараца. А дальше он пишет: Но "Весеннее полнолуние" это лишь другое наименование еврейской Пасхи, полнолуния месяца Нисана ("месяц Авив")!

Трудно сказать, что имел в виду сам автор, совершая такое, на первый взгляд, кощунственное наложение несовместимых сакральных дат. Однако еврейский взгляд позволяет усмотреть в этой фантазии не надругательство темных сил над светлым еврейским праздником, а прямо противоположное - надругательство Песаха над Первомайским ведовским слетом!

А еще булгаковская квартира уже в 90-м году, когда вновь предельно сблизились эти две ночи, стало местом, где сам автор встретил главную любовь своей жизни, а сама ночь Весеннего полнолуния стала воистину для него судьбоносной. Не будь этой ночи, быть может, не открыл бы он в той женщине, с которой прежде был знаком долгие годы, этакую еврейскую Маргариту, не совершил бы перелета из титульной в тех краях религии в веру, дарованную нашему народу на горе Синай, не оказался бы жителем поселения в окрестностях Иерусалима.

Вам понятно что-нибудь из того, о чем я написал? Надеюсь, что нет. Но, если паче чаянья да, придется огорошить вас информацией о третьей части романа.
Начинается она так: ""Шел 3787-ой год от сотворения мира, он же 14-й год правления Тибериуса Кесаря, и 2-й год правления Понтиуса Пилатуса в Иудее".

Вам уже понятно, о ком пойдет речь в этой части. Нет? Ну и хорошо! Тогда доставайте роман и читайте, только не забудьте прочесть первые две части, потому что в моем пересказе понять можно еще меньше.

Что? Вы догадались, о ком третья часть? Тс-с-с! Тогда тем более читайте!

"День шестой" можно приобрести в магазинах сети "Исрадон", а также в магазине "Книжная ярмарка" в Тель-Авиве, в здании Центрального автовокзала.

Электронная версия