Олег Меньшиков – народный артист России, руководитель Театра Ермоловой, не сыгравший практически ни одной провальной роли и за каждую получающий поровну восторгов и самой искренней ругани – известен тем, что ненавидит давать интервью. Вынудить его сделать это можно либо отвратительным занудством (когда проще дать, чем объяснить, почему ты этого не хочешь), либо военной хитростью. Как это получилось у нас, мы не скажем."Мне нужна хорошая история и хорошая компания"– Олег, а вы действительно так не любите давать интервью?– Действительно. Терпеть не могу. Потому что... Мы уже разговариваем? А. Почему же. Я охотно даю интервью, вдруг попадется интересный собеседник, спрашивайте, я постараюсь быть максимально честен.– Мы со странного вопроса начнем. Вот "Цитадель" Михалкова – она могла быть прекрасным фильмом. Если бы там был один эпизод – ваше с ним возвращение на дачу, – и потом вот этот кусок с увязшей машиной, когда солдаты толкают ее и засыпают. Полтора часа, камерная история, отлично было бы.– Да из "Цитадели" могло получиться несколько отличных фильмов. Если бы сократить "Предстояние" – а возможно, избавиться от него вовсе – и развить до конца одну линию. Потому что сценарий был – роман в новеллах. И, не поверите, это был очень хороший сценарий. Он мне страшно понравился. Я потому и согласился на воскрешение Мити, потому что кино – оно же любую условность может, да? Если мне сценарий не нравится, я все-таки стараюсь воздерживаться. Иное дело, что собственная работа мне нравится очень редко, то есть я могу понять, профессионально я отработал или нет. И только. А вышло что-то сверх нормы или нет...Когда снимали первых "Утомленных", мне казалось, что все обыкновенно. И когда Михалков мне в Лондон позвонил, серьезно сказав, – "Имей в виду, это лучшая твоя роль", – я совершенно ему не поверил. Леонтьев там ему помогал на съемках – и он мне после нашей сцены с Дапкунайте, грубо говоря, в кустах, сказал тоже: ну, это... А что "это"? Я, когда брался за эту историю, совершенно ею не горел – на то режиссер, чтобы все видеть заранее. Когда Михалков мне пересказывал сценарий, он нарочно засучивал рукав и говорил: "Вот! Видишь мурашки?" – мурашки так по нему и бежали, когда он это излагал. А по мне не бежали абсолютно. Мне тогда – и даже теперь – гораздо больше нравился сценарий "Грибоедов" Адабашьяна с Ибрагимбековым, тоже в новеллах, напечатанный, но так и не поставленный.Я Михалкову верю почти абсолютно, до сих пор. Еще и потому, что он не заставляет меня читать свои подробнейшие экспликации и позволяет играть без репетиций. Я ненавижу репетировать. У меня всегда получается только с первого раза – или не получается ни с какого. В репетиции все тратится. Пусть уж лучше Михалков мне показывает точки и говорит: ну, дальше как знаешь.– Кстати! Почему у вас там, в "Цитадели", все время Митю сопровождает белая бабочка?– Наверное, чтобы я мог ее прихлопнуть: бах!

– А это зачем?– Понятия не имею. Наверное, для красоты."Ничего себе мальчик в 52 года!"– Есть такая формула в критике: Меньшиков – крупный актер, не нашедший крупного режиссера. Вы согласны?– Нет, конечно. Как я могу соглашаться, что я крупный актер?– Вслух не можете?– И про себя не могу, насчет режиссера тоже. Я довольно уютно чувствую себя без своего постоянного режиссера, с теми, кого Бог послал. Наверное, я хотел бы поработать со Стрелером. Наверное, теоретически я хотел бы сыграть у Феллини. Но они всегда были где-то, шли своими путями, не пересекаясь со мной. И я теперь думаю: к лучшему. Постоянно зависеть от кого-то одного, ходить с ним в связке...– Но, смотрите, какой успех вам принес "Калигула" с Фоменко! Может, надо было и дальше...– Друзья мои, где – дальше? Кто был тогда Фоменко? Это сейчас все знают – гений. А тогда он ходил из театра в театр, предлагал, еще и не везде выслушивали его. Я был у него восьмой или девятый Калигула. Своей площадки не было. Нам негде было бы работать, и он вовсе не горел желанием дальше ставить только со мной, хотя всему, что я умею, научил меня в театре он. А в кино – Михалков и Балаян.– Но вам не обидно, что в какой-то момент вы из амплуа блестящего мальчика так и не перепрыгнули в трагические роли, что "Калигула" не имел продолжения?– Почему, он имел: был Нижинский, был Есенин, в кино не сказать, чтобы сплошной Костик... Но мне обидно обратное: я заканчивал институт как комический актер. Играл Миловзорова. Водевильные роли. Вот это мне страшно обидно, что я недоиграл. Мне хочется оперетту сыграть, например.– Но вообще амплуа меняется у вас?– Ребята, что такое амплуа? Это не основные роли, не количественное их большинство. Это человеческая ваша сущность, которая заставляет к тебе прислушаться. Это личность, которую в тебе чувствуют, личность, имеющая право что-то зрительному залу сказать. И если ты достреливаешь до десятого ряда, попадаешь в зрителя – то благодаря этому своему типажу, о котором, что обидно, сам почти никогда не имеешь понятия. Он виден только со стороны.Нонна Мордюкова какое имела амплуа? Она была трагическая Родина-мать, а была комическая жуткая управдомша, а была мелодраматическая крестьянка из "Родни", и за всем этим стоял огромный женский ум, который и заставлял к ней прислушиваться. Она говорила: нет ума – порядка нема. И кого бы она ни играла, ее слушали благодаря этому внутреннему опыту, который зрители улавливали.– Хорошо, кто тогда этот ваш внутренний Меньшиков, который заставляет себя слушать?– Не знаю и думать не хочу.– Может быть, блестящий мальчик, у которого все получилось?– Ничего себе мальчик в пятьдесят два года.– Вы, кстати, не думали, почему так: актеры, начиная с блестящих мальчиков, почти всегда потом в возрастных ролях играют довольно противных типов? Начинает он как солнечный, обаятельный, а потом почти всегда зверь или конформист...– Да где ж у меня звери? Но вообще – да, такая закономерность есть: в молодости он Костик, в зрелости он Митя из НКВД или того похлеще. Ну, наверное, потому, что наш народ инстинктивно не доверяет блеску. Если ты в юности блещешь, значит, есть в тебе поверхностность, или пустота, или ты классово чужд. Но если совсем серьезно – много вы видели людей, которые сохранили бы весь этот блеск и плеск? Большинство либо встраивается в систему, либо разрушает себя и гибнет. У Козакова перед смертью была идея сделать сиквел "Покровских ворот", он меня пытался этим зажечь, я не понимал: что за радость смотреть на Костика десять лет спустя? Что от него останется? Вообще сиквел не люблю как идею.А к возрастным ролям я присматриваюсь, почему же нет. Я сейчас сыграл тренера Тарасова в "Легенде №17", выйдет в апреле, это риск – ведь каким мы все помним Тарасова? Ему будто никогда не было меньше сорока. Потом Фамусова мне предложили – интересного можно Фамусова сделать, умного, хитрого, не хуже Чацкого... Кстати, понял. Понял! Знаете, почему блестящие мальчики вырождаются в злодеев? Потому что мало положительных возрастных ролей, особенно в России. Сильно портится человек к старости, жизнь такая."Мерзавцы – они такие мерзавцы"– Вот сыграли вы в "Статском советнике"...– Эту роль как раз не люблю совершенно, при самом добром отношении к Филиппу Янковскому. Там нечего играть, только глаза расширять. Фандорин у Акунина – самый служебный персонаж.– Но вопрос-то дельный поставлен. Почему в России все приличные люди идут в оппозицию, а мерзавцы – на государственную службу? У вас есть ответ?– Понимаете, труднее всего сформулировать очевидные вещи. Ну а шли бы они в оппозицию – лучше было бы? Я не могу ничего сказать, кроме того, что мерзавцы – они такие мерзавцы... их не переделаешь... пусть идут во власть, как в отстойник, благо она далеко от жизни... Но ведь они идут НЕ во власть, вот в чем штука. Да. Вот это я попробую сформулировать, хотя выйдет почти наверняка банальность. Во власть, высшую, от которой что-то зависит, человек чаще всего попадает случайно, и это еще спасение. Либо по наследству, как при монархии, либо случаем, фартом, знакомством – в общем, в высшую власть еще можно попасть наудачу. А мерзавцы – они идут в челядь. Это совсем другое, промежуточный слой. И они туда идут не потому, что им присуща жажда власти. Жажда власти – это Наполеон, Макиавелли, великие проекты. А у этих совсем другое – восторг допущенности, восторг корыта! Вот это слой мерзавцев: ликование от того, что допустили! Они туда идут не от властолюбия, а ровно наоборот – от раболепия.– Существует особая российская – советская – актерская школа?– Нет. Существует особый русский тип артиста, со страстью относящегося к обучению, сделавшего себя... Но это, впрочем, везде. Лично я очень многому научился, глядя на Герберта фон Караяна.– Странно учиться у него актерскому мастерству.– А вы присмотритесь. Это гипноз чистый. Он, знаете, в немецко-фашистской молодости пару раз сильно подмахнул Гитлеру. Вступил в НСДАП. Геббельс его хвалил, статьи о нем писал. И вот у него после войны концерт в Штатах, и музыканты не встали. Представляете? – он идет топ-топ к пульту, и ни звука аплодисментов, ни единого вставшего оркестранта! А дирижирует он Девятую Бетховена. И после того как он продирижировал – в зале рев, в оркестре овация. На такое посмотришь – многому научишься.– А нет у вас ощущения, что и вас могут заставить пару раз подмахнуть? Руководитель театра, должность такая...– Не-а. Не могут. Как только у меня возникает ситуация "или-или" – всё, пошел. Я сюда не рвался. Я вообще уже несколько раз собирался уходить. Другое дело, что я люблю конкретно этот театр, и если бы вы сейчас спросили: вот, есть возможность прямо тут же уйти и сбросить с себя все это, уйдешь? – я ответил бы: останусь. Я не верю в театр-семью, и мне, в общем, не нужен театр-семья, потому что семья – это еще и скандалы; я хочу, чтобы тут просто была хорошая обстановка. Но если мне потребуется ради этого как-то изгибаться и во что-то целовать – я уйду, у меня это недолго.– Простите, что спрашиваем, но ваш конфликт с Догилевой разрешился как-то?– У меня нет конфликта с Догилевой. У нее есть конфликт со мной, это очень жаль. Мы нормально общались до моего назначения в театр. После назначения не говорили ни разу. Потом она приносит заявление об уходе. Потом я читаю о себе всю эту ахинею, что я ее выдавил из театра... Это все очень противно и неприятно. Звонить и выяснять отношения я не буду."Бендер и Митя – оба воскресли после бритвы"– Говорят, у человека в жизни набирается не больше пяти, хорошо, если шести часов полного счастья. Вы помните какие-то такие вспышки?– Помню, конечно... Но как я вам это расскажу? Будет хвастовство. Когда я вышел на сцену театра "Глобус" в Лондоне, а там восторженный рев, когда нашего "Есенина" ходили смотреть Аль Пачино и Лайза Миннелли, когда Джулия Ормонд в "Цирюльнике" мне сказала при знакомстве: "Так ты ТОТ парень?!" – да, это было счастье. А личные моменты пусть будут при мне.– Почему, по-вашему, ваш Бендер так обруган? Ведь сейчас пересмотреть – не самая плохая картина...– Не самая, но делать, по-хорошему, должен был Машков. Он обожает роман, и у меня он всегда в ушах, и все мы его наизусть знали, – а режиссер, Ульяна Шилкина, его любила недостаточно. В результате все сделано правильно, а огня нет. Бендер в "Теленке" – ведь это совсем другой человек, нежели в "Стульях". Он же воскрес, как Митя в "Утомленных", и тоже будучи порезан бритвой! Так что это трагический материал в комических обстоятельствах, мог серьезный стык получиться. Но он, правда, еще и вышел не вовремя.– Почему нет современной драматургии?– Да она есть, просто мы ей внушили, что ее нет, вот она и сидит тихо, варится в собственном соку. Какая разница, в каких декорациях происходит "Гамлет"? Что, сегодня не порвалась связь времен? Еще как! Просто, чтобы это сделать, надо вроде Шекспира стоять на очень сильной позиции, видеть эти времена с отдельной высокой точки – но это возможно. Стоит подняться над, а не гнаться за, – будет драматургия.– Олег, важный личный вопрос напоследок. Женатая жизнь сильно отличается от холостой?– Очень сильно. После сорока понимаешь, что надо быть женатым. Надо, чтобы тебе было перед кем и за кого отвечать. От кого зависеть. Перед кем быть свиньей.– Вас и жену не смущает, что вы настолько известней и, чего уж там, старше?– Это главная трудность, наверное. Ее на многие роли не берут именно потому, что она жена Меньшикова.– Неужели вы нажили столько врагов?– Нет, просто – зачем связываться? Но пока справляемся. Если вас интересует, позвал ли я ее в театр – нет, не позвал.– Вам много приходится играть дома и вообще в быту?– Я жизнь положил на то, чтобы окружить себя людьми, с которыми этого не надо.Дмитрий Быков