Я ехала в аудиторию на территории Тель-авивского университета. В зал "Смоларш". Не была в этом зале четыре месяца. Четыре месяца прошло после того концерта, когда Юлиан Рахлин солировал и дирижировал здесь Иерусалимским симфоническим оркестром. Тот материал о концерте я назвала "Зеленая ветка октября". Но октябрь больше не отзовется веселой зеленью, и наверное, так и будет связан в моем сознании с дрожью и кошмаром. Музыка умолкла, на Израиль обрушилась "черная суббота", кромешная суббота - 7-е октября.

Прошло четыре месяца…

Не буду сейчас писать о том, что утрачено. Утратили израильтяне и все вместе, - и каждый индивидуально. Музыка будто изменилась, что-то в ней надломилось. Словно невидимая рука провела черным платком. Словно дракон дохнул смертельным, разрушительным пламенем… Это мои сугубо личные ощущения; может, у кого-то из моих собеседников и читателей иначе…

Четыре месяца спустя в Тель-Авив снова приехал Иерусалимский симфонический. Символично. Словно внутри событий скрыта некая мистическая режиссура. Словно обгоревшая ветка искусства снова распустилась над миром.

Подписывайтесь на наш телеграм-канал: zahav.ru - события в Израиле и мире

Зал "Смоларш" вполне респектабельный, хотя его акустику назвать волшебной я не посмею. Пробило одиннадцать - и оркестр Вечного города возник на сцене. Публики собралось много. Гость нашей страны, дирижер Айнарс Рубикис, занял место на командном пункте. И начался театр, оркестровый балет, расцвеченный смехом и грустью, лирикой и отчаянием балагура и бедняка. Рихард Штраус, "Веселые проделки Тиля Уленшпигеля". Для Рихарда Штрауса был дорог и близок образ Уленшпигеля - хулигана и забияки, но при этом воплощения души немецкого народа, его стихийной удали и стихийной же силы. Сидя в зале, защищенная от злого мира высокой стеной великой музыки, я ловила себя на том¸ что мой Тиль - иной. Это герой де Костера. Дух Фландрии. Гордый и поэтичный. Но Рихард Штраус явно не следовал книге Шарля де Костера. Он ее не считал. И композитор выдумал, слепил пассажами кларнета, нарисовал с юмором и сарказмом собственного героя: своего соотечественника, упрямого и неугомонного, на миг влюбленного, брутального и хитрющего, который так и норовит вступить в поединок со всем миром, меняет личины, скачет и несется по жизни, презирая всякую схоластику, а заканчивает трагической нотой - вскриком, сценой смертной казни… Но затем в музыке Тиль восстает вновь. Вполне живой, хотя только в звуках оркестра, а не из плоти.

Оркестр звучит эффектно, культурно, нарядно, уравновешенно. Он так согласен и гармоничен в своем творческом общении с дирижером, что моя душа, которая требовала света, отдыхает и радуется. И мысли приходили радужные и созидательные.

Потом ансамбль "MultiPiano", созданный, воспитанный и трепетно хранимый Томером Левом, показал свой эксцентричный облик и свои умения. Два рояля и оркестр - это как два оркестра. Тоже своего рода шоу, театр, редкий аттракцион - и в четыре руки, и в восемь. В оркестр инкрустированы, умело введены фортепианные партии. Они царили и в музыке барокко, когда прозвучал До-минорный Концерт Иоганна Себастьяна Баха, и в музейном, почти исчезнувшем камерном мирке "Большого дуэта" Игнаца Мошелеса, и в "Русской рапсодии" Рахманинова, которую Томер Лев переложил для двух роялей.

Эта часть программы была исполнена аккуратно и вдохновенно, но, как мне показалось, с несколько ученической механистичностью. Аккомпанемент оркестра - как кудесник! - захватил мое внимание с первой ноты, и до самого финала не отпустил.

Самым сокровенным, щедрым и для меня драгоценным даром этой утренней программы стала Первая симфония фа-минор op.10 Дмитрия Шостаковича. Эта симфония - абсолютный шедевр. И Иерусалимскому симфоническому удалось сыграть ее невероятно точно и вдохновенно, следуя талантливому дирижеру, который умеет слушать и анализировать, чутко и уважительно передает оркестру, - этому коллективу единомышленников, - свои идеи, создавая свой музыкальный континент.

Гениальный юноша, очарованный странник, студент, чей талант сравним с моцартовским, Дмитрий Шостакович в восемнадцать лет охватил своими новаторскими мыслями целый космос. Молодая и эффектная, смелая и яркая, как солнечный протуберанец, эта музыка захватывает и удивляет. От ее упругой энергии невозможно оторваться. Я слушала и была загипнотизирована; как будто время странно рванулось вперед и при этом остановилось, задышав особым грозным ветром.

В принципе, композитор написал эту симфонию по заданию. Но одаренность автора подняла это задание по классу формы к бескрайним небесам классики. Шостакович посвятил симфонию коллеге, талантливому Михаилу Квадри, которого через три года после этого поглотит ненасытная гидра, убьет монстр революции.

Первая симфония несет в себе горделивость марша и изящество вальса. Мне слышатся в ней стоны ушедших, унесенных потоком истории маленьких жизней. Шостакович, как и Пушкин, ясно и неотвратимо видел все эти скромные человеческие судьбы, которых - как героев "Медного всадника"! - губит стальной ход перемен. Композитор уже тогда, в самом начале своего пути, был пророком. Новатором.

Дирижер Айнарс Рубикис органично и искренне аккумулирует всю музыку. Он погружен в постижение и находится в сотворчестве, в единстве с музыкантами оркестра. Его творческому почерку свойственны оригинальность и деликатность, что вовсе не мешает импульсивности и властной энергии. Голоса оркестра в симфонии были практически безупречны, ювелирно отделаны. Не имею возможности перечислить всех музыкантов, кто удивил и порадовал; скажу что и медь, и деревянные духовые, и струнники были хороши. И назову лишь артиста оркестра, пианиста Евгения Лисогурского, в исполнении которого сложнейшая линия рояля обрела безупречную форму…

Концерт оказался для меня неповторимым по силе и глубине моментом истины. Счастье и грусть живой музыки - в ее неповторимости. Сиюминутности. Уникальности.

Я пошла за кулисы к дирижеру. Айнарс Рубикис уже сменил концертный облик на белый футер со смешной картинкой. Я сказала:

- Спасибо вам! У меня нет слов.

Он откликнулся:

- Вот так и напишите!

Еще он сказал, что рад поработать с израильским оркестром. Высоко оценил его творческий потенциал и мастерство.

- Они очень легко, открыто принимают все, что им предлагаешь!

Маэстро высказал искреннюю благодарность музыкальному советнику оркестра, замечательному Михаилу Гурфинкелю.

За окнами, за стенами зала качались на солнце ветки. Зимние ветки Израиля.