Лето - осень 2019.
Я затащила Лену в обувную лавку Шимона, что недалеко от часовой башни. У меня как раз начались проблемы со спиной, с позвоночником, Лена об этом знала.
Мы в нарядных пляжных платьях, после дальнего маршрута - Нахалат Биньямин, вся, от и до, а не только туристическая часть, с заглядыванием во все индийские лавки, смехом, сидением на всех окрестных парапетах, зависанием в кафе на час из-за одной чашки кофе, долгим детальным разглядыванием и фотографированием граффити.
Мы сидим в пыльной лавке у Шимона, потому что я не могу дальше идти. Шимон завел обычную свою пластинку об отце, который основал эту лавку и, я знаю, минут через пять пойдет доставать вырезку из газет с фотографиями. Я думаю о том, что у него есть старые модели одной знаменитой фирмы ортопедической обуви, как раз то, что я могу себе позволить.
Лена спокойно сидит, роскошная, веселая, уставшая, как обычно, в своих эффектных украшениях, которые соединяла в сложный узор, где рубиновые серьги и старинное кольцо с изумрудом органично соседствуют с псевдопляжным украшением ее же работы. Присматривается к чему-то, не отказывается от чашки самого дешевого кофе.
Вдруг встает, и вместе с огромным неповоротливым Шимми начинает таскать мне из подсобки коробки с обувью той самой фирмы моего размера. И... неожиданно помогает мне обуваться. Один раз, второй, пар шесть я перемерила, устала страшно, гораздо сильнее, чем от нашего веселого марафона длинной в полдня.
Мы выбрали две пары, которые будут спасать мои ноги еще долгие месяцы. Ленка не уставала застегивать, расстегивать, помогать складывать то, что не подошло, на место. В процессе естественно подцепила на палец единственную пару босоножек своего миниатюрного тридцать шестого, молниеносно примерила, переглянулась с хозяином, понимавшим только отдельные русские слова. Иврита она не знает, но ей хватало английского и взглядов.
Лена помогает мне обуваться, так же естественно, как она делала все, что происходило без посторонних глаз - подметала галерею, подбирала какие-то особенно ценные обрывки ниток, кусочки серебряной канители, вытирала бесконечную пыль, болтала с ночным охранником, переругивалась с пацанами, пытавшимися украсть красные ниточки и мелкие талисманы.
Это Лена, которая заставляет меня выбрасывать старые тряпки, придумывает смешные трюки, чтобы я это делала. Это Лена, которая сидит и часами одна плетет сложный шнурок, вплетая в него едва видимые глазу бусинки, забывает обо всем, только прихлебывает иногда заваренный утром травяной чай. Я прихожу к ней вечером, притаскиваю лепешки, рыбу, домашнее варенье и уговариваю, нет, заставляю закрыть галерею ненадолго и, наконец, нормально поесть.
Ленка рассеянно смотрит и говорит: заплатила аренду, основные счета, счет за электричество еще лежит. Сегодня ночью привиделось, что вот сюда, нет, Леся, ты смотри - вот именно сюда нужен еще один ряд. И, растеряно: ничего не продала, снаружи галереи ничего не выставила - присмотреть некому, денег даже забежать в "фиш энд чипс" взять еду не наскребла. Зато, посмотри, как будет...
Леся, ты же посидишь со мной, правда?! Сиди, я сейчас снаружи лавки два стула вытащу, мы будем смотреть на закат и болтать.
Лена вытаскивает тяжелые стулья, три-четыре холста с ее фотографиями яффских граффити, мы сидим и смотрим на то самое место, где страдала при большом скоплении любопытного народца Андромеда, потом чуть поворачиваем головы и привычно восторженно глядим на огни Тель-Авива.
Вообще-то это моя подруга Лена, Ленка, с которой много разного пережито, перехожено, перегуляно, спето в нетрезвом виде, сижено на лекциях и прочитано лекций же, прослушано, обсуждено, съедено и выпито, рассказано о литературе, говорено о прикладном искусстве, загадано, пересужено в деталях о случайных прохожих и клиентах, сложено в чемоданы украшений и распаковано, рассказано общими мазками о самом сокровенном, куплено нужного и неведомой хрени, стукнуто об стол с матерными оборотами, принято с видом светских дам напряженно и естественно светских же гостей, а также придумано и воплощено штук тридцать способов борьбы с сыростью и плесенью.
Лена, взрослая, статная, красивая, с безупречным, современным вкусом и новаторским вИдением, редкой эрудицией, знаток камней, их тайн, раскладов и аммонитов, практического и практичного их применения, карт таро и способов окраски ткани.
Лена, такая же сложносочиненная девочка, как я. Лена, мой друг, отраженный сто одном зеркале. Лена, с которой, разобрав снимки поздних вечерних прогулок по Яффо, мы не могли различить, кто же из нас на какой из фотографий.
Лена, надевающая мне обувь. Обувающая, как ребенка.
Леся, которая привозит еду и заставляет бросить работу на "той самой петельке", и, наконец, пожрать. Можно из коробки. Пожрать и поржать, а потом поорать: ты меня перебила на важном абзаце, и вообще у тебя тут опять все недопреставлено.
Это Лена Абуаф, дизайнер, художник, ювелир и лектор. Хозяйка знаменитой галереи Lotus в старом порту Яффо, которую она называла просто лавка.
Мы столько раз обсуждали и трактовали сны. Лена, которая, после долгого перерыва приснилась мне в последние дни марта. Она танцевала что-то вроде гурджиевского, суфийского танца, кружилась бесконечно. Потом остановилась, посмотрела на меня мельком и сказала: Леся, я устала.
Тем же днем я написала ей в вотсап, сидя в кафе в Яффо: Лен, прикинь, какой сон.
Оказывается, к тому моменту она уже утонула. Об этом я узнаю, когда вернусь домой, через пару часов, к ночи уже поверю.
Лена. Наконец-то я смогла начать писать о тебе…