На краешке сцены, будто в центре мира, сидит человек. Дремлет он или просто задумался, уронив голову на чемодан? Публика театра "Гешер", занятая поиском своих мест в зале, выслушивающая последние указания администрации театра о выключении мобильных телефонов перед долгим (на два часа!) расставанием с сотовой связью, дремлющего человека поначалу не очень замечает. Потом придет серьезный и многозначительный коверный в алом, взовьется пурпурный занавес, открыв оркестрик - и показав трагический мир со слезами от смеха или от досады. И человек, сидевший на краешке сцены, начнет свой путь. Среди безостановочного, безграничного комизма, среди нелепостей и унижений, среди невозможности сменить судьбу на что-то иное, более осмысленное.

Это спектакль по пьесе "Крум", написанной Ханохом Левином - нонконформистом, страстным провокатором, ныне причисленным к сонму израильских классиков; автором, абсолютно свободным от штампов и предрассудков. Сегодня такая свобода, такая жизненная позиция и такой способ высказывания кажутся почти невозможными. Но Левина уже нет с нами, и потому ему ничто и никто помешать не в силах. "Крум" - это не самое острое произведение предельно смелого бунтаря. Но в этой пьесе так много личной авторской боли и безадресного крика, словно звучащего рядом, очень близко к залу, что кажется, будто холод и тоска окружают и пленяют и персонажей, и зрителей.

Крум - имя главного героя. Многозначное слово, означающее на иврите "корка", и "пенка на молоке", и "девственная плева", и "земная кора". Человек с таким странным многозначительным именем возвращается из дальних странствий. Ничего он там не обрел, ничего не оставил. Хотя - вероятнее всего -так не бывает, и в странствиях люди непременно, всегда теряют и обретают. Сила идей и эстетики Левина в том внутреннем споре, в дискуссии, которую ведет автор с персонажами и с публикой. В том беспокойстве, которое он запускает в зрительскую душу. В жестком, нелицеприятном конфликте; в едком сарказме, который сметает лживый пафос, разрушает иллюзорный пряничный домик романтики, отрекается от телячьих нежностей и утешений типа "все будет хорошо и даже лучше"…

В "Гешере" композитор Ави Беньямин опрокинул, растворил пьесу в кислоте и сиропе музыкальной плазмы. Это кипящее, клокочущее, скрежещущее, вызывающее из памяти множество знакомых мелодических кусочков звуковое варево. "Почти опера" - это очень точное и, я бы сказала, предельно функциональное определение формы спектакля. Его участники, персонажи - это архетипы с говорящими именами: "Труда" - обеспокоенная; "Тугати" - моя печаль, моя тоска; "Дупа" - с польского переводится как задница… Они поют! Это больше, глубже, чем если бы они только говорили. Они поют, словно кричат, плачут, исповедуются. Истерика, проклятье, душераздирающие реплики тупых и инфантильных, наивных и беззащитных - поются. И оркестрик стонет в их жилах, душах, голосах.

"Когда голосит певец - мне легче разрыдаться", - так предложил, определил, обозначил сам автор пьесы, Ханох Левин. Так он издали, из прошедших дней благословил театр, композитора, актеров. Спектакль, поставленный приезжим, новым для Израиля режиссером, гостем нашей страны Алексеем Золотовицким, получился эксцентричный, едкий. Заметно беспрецедентное, горячее стремление поразить и насмешить. На каждом моменте действия, в каждой мизансцене найти, сконструировать комедийный элемент. Этими элементами спектакль сочится, фонтанирует, оглушает.

Всех приемов мне не перечислить. Вибрирующая, многофункциональная кровать, подвижная… Безликая, клишированно узнаваемая трубочка конфет "Tablerone", которую привозит и дарит всякий всякому… Игрушечный пупс, будто намек на дитя, которого Труда засовывает себе куда-то в недра топа... На "бис", для эффекта к возникающий странный шпагат Тахтиха… И дурашливый "хор", пятиголовый и черно-полосатый, - он же безмолвный, унифицированный, бесполый народ, который шествует по сцене равнодушно и весомо… А псевдоучастие, квазиэнергия этого "хора" - как же они показательны и узнаваемы!

Сценограф Анна Агафонова своими декорациями соединила воедино несколько стилей. Здесь и отголоски романтических, старых знакомых сцен из Ростана, Лопе де Веги, где в качестве невидимого ветра дует большой вентилятор с развевающимися лентами. И в интонациях Дали - ящички, ниши и двери; ступеньки, никуда не ведущие, но странно сплетенные, соединенные с балконом белым шарфом, как знаком капитуляции.

Сценический свет Глеба Фильштинского пластичен, органичен этой опере-гротеску.

Многие актерские работы в "Круме" очень хороши. Оригинальны. Юваль Янай в заглавной роли трогательно-апатичен, беззащитен, инфантилен и печален. Это немного Обломов, немного Мерсо из "Постороннего". Меня этот образ чуть-чуть раздражает (наверное, так и положено у Левина). Его день приезда и день отъезда в никуда, с чемоданом песка из пустыни - это один бесславный день. И я с тоской понимаю: это про меня… Крум - большая удача, яркое высказывание актера, который никогда не играет себя и для себя; он прекрасный партнер, всегда в ансамбле.

Мать Крума - прелестная Михаль Вайнберг. Она, словно в танце, в стихии возвышенной, горестной, трепетной печали. Ее руки - будто крылья, которыми она стремится укрыть сына, а он далек, отчужден. Она мать, и от всего сердца, со всей силой своей любви, хочет видеть сына счастливым - а он никак не может, не способен, не умеет. Актриса проживает жизнь, ничем кроме надежды и ожидания, не отмеченную. Она трагична, обречена. И черным облаком поникнут крылья, смолкнет ее песня. Незаметно, тенью, она угаснет, уйдет. И это самый щемящий и высокий аккорд спектакля…

Труда - Тали Осадчи. С каждой ролью, с каждым спектаклем актриса прибавляет краски, волшебно раскрывается, являя новые и новые грани таланта. Ее Труда одновременно искренняя, открытая - и она же манипулятор, скрытно устремленная к своему счастью - или к той иллюзии, тому усредненному, унифицированному образу, который принято считать счастьем. Тонкая, яркая, интересная актерская работа.

Тахтих - Шир Саяг. Этот актер пронзительно, обаятельно, мастерски делает каждого своего героя живым, полнокровным. Независимо от количества текста, данного ему драматургом, режиссером. Он творит - и в этом суть. Его Тахтих в "Круме" и прекрасен, как принц, и перекошен, искривлен, как Квазимодо. За ним мне всегда увлекательно наблюдать… А уж музыкальность - просто удивительная!

Саша Сендерович - скрытый, но мощный мотор, нерв, камертон спектакля. Щедрый, мудрый, глубокий актер, он всегда подлинное украшение спектакля.

…Крум потерпел поражение в бою, в котором отказался участвовать. И кадры из "Титаника" на маленьком экране телевизора напоминают, что непонятные, красивые, открытые Джек и Роза далеки от Крума, Тахтиха, Труды и иже с ними. И реальная жизнь на фоне картинки-иллюзии выглядит еще страшнее. Жизнь героев Ханоха Левина, жизнь персонажей спектакля обыденна- и безнадежна. И всем нам знакома. Всегда страница серьезной книги бытия.

И слава мастерам "Гешера", которые ее такую и разыграли, и воспели.

Идите в театр, смотрите! На часах, которые идут, не сходя с места, время "Крума"!