"Под руинами Союза мог погибнуть каждый": Арие Бен Цель о советском еврействе и постсоветском пространстве 

Накануне 25-летия самой многочисленной в истории Израиля волны репатриации в свет вышла книга Арие Бен Целя "Очень узкий мост". Арие Бен Цель, уроженец Риги, оказался на Земле Обетованной еще подростком, в 1969 году. В начале 90-х ему выпала возможность вновь оказаться в Советском Союзе - сначала в качестве сотрудника Фонда культуры и просвещения Израиля в диаспоре, а затем и дипломата. В своей книге он рассказывает о том, что происходило "за кулисами" Большой Алии, как рушился Советский Союз, под руинами которого оставались евреи Украины, Молдовы и Кавказа, кто и как пытался поддержать и объединить их, вернуть интерес к еврейским традициям, а также способствовать их приезду в "Эрец-Исраэль". Книга, которую можно купить во всех магазинах сети "Исрадон", сочетает в себе авантюрный роман, записки путешественника по СССР и наблюдения философа. 

 

Какой подзаголовок вы могли бы дать своей книге? "Советский союз глазами..." дипломата? Бывшего советского человека? Еврея? Израильтянина? 

Я приехал в Союз через 22 после того, как из него уехал, так что, мой взгляд на все происходившее там был, в первую очередь, взглядом израильтянина. 

Эта невиданная вами прежде страна вас удивила? 

И продолжает удивлять... Но тогдашний Советский Союз меня не просто удивил. Он меня ошарашил настолько, что некоторое время я был просто не в состоянии дать оценку увиденному. Ошарашил с самых первых минут, когда я прилетел в Москву и ночью, вместе со встречающими меня, мы ехали из аэропорта в центр города на большой хорошей машине, но почти в полной темноте, по разбитой дороге. Машину швыряло и бросало... Такое я видел только в южном Ливане, но там дороги были разбиты из-за боев. Трудно было поверить, что дорога, ведущая в центр Москвы, может быть в таком состоянии. И подобные сюрпризы продолжались, не прекращаясь. В те годы у меня была привычка пить кофе с молоком. В Одессе я покупал себе огромную бутылку молока, пил кофе два раза, а остальное выливал, потому что молоко скисало. Израильтянам этого не понять. И все это происходило в том только случае, если вообще удавалось купить молоко. Случайная попутчица как-то спросила у меня - это было самое начало моей работы в Одессе: как вы думаете, зачем у нас на "толкучках" продают использованные батарейки и сгоревшие лампочки? Я знал к тому времени, что это правда, однако не понимал, кто их покупает. "Ну как же, - сказала она, - их покупают, чтобы заменить ими хорошие на работе или в подъезде. Вам, людям Запада, такого не понять". 

"Людям Запада"? Но ведь Израиль - это Восток... 

Вообще-то, Израиль - это оазис Запада на востоке. Но в те годы в Советском Союзе иностранцев, даже израильтян, воспринимали именно так. 

Вы сказали, что Россия и сегодня вас удивляет. Чем? 

Своими несопоставимыми полюсами. В Москве всюду роскошь, заоблачные цены, а стоит немного отъехать... Лет 10 назад я был в Пермской области. Я смотрел на женщин, которые стояли на перекрестках, пытаясь продать проезжающим капусту, чтобы согреться, они жгли шины... Я думал, есть ли у них шанс вырваться из этого крепостного права, и приходил к выводу, что такого шанса я не вижу. 

Вернемся на 30 лет назад. Известны рассказы о впечатлениях советских людей, впервые попавших за границу. Вы совершили путешествие в обратном направлении. Что отличало разваливавшийся Союз от Израиля, в котором вы привыкли чувствовать себя дома? 

Бросалось в глаза отсутствие закона, отсутствие порядка. Страшная озлобленность людей. Люди не смотрели вперед, они смотрели вниз, под ноги. Многие чувствовали в нас иностранцев, мы вызывали раздражение. Кроме того - грязь. Взяточничество на всех уровнях, без всякого стыда. Вернувшись после первой командировки в Одессу, где я провел полгода, я шел по Тель-Авиву и ловил себя на том, что мне все нравится, что я чувствую себя на благополучном и чистом "Западе". 

И тем не менее, работа в Фонде культуры, а затем работа дипломата, связанная с пребыванием на постсоветском пространстве, вам нравилась, вас тянуло туда. Почему? 

В этой работе был некий вызов, это было невероятное приключение и сложная задача сразу... Кроме того, на этот период пришлись очень интересные встречи с людьми. Было и огромное желание помочь нашим людям, евреям, помочь им осознать себя частью еврейского народа, вернуть их к истокам, ну и, конечно, помочь репатриироваться тем из них, кто решился на такой шаг. 

Вы понимали, что работаете для Большой Алии? 

Ну конечно, мы же не дети... Мы отлично понимали, что все эти фонды нужны для создания структуры, позволяющей облегчить процесс переезда в Израиль. Это была своего рода логистика: евреи начинали осознавать, кто они, откуда они, и как они могут репатриироваться. 

В чем была основная сложность создания этой структуры? 

Союз рушился и его "обломки" могли придавить... Стране, разваливавшейся на глазах, было не до евреев. Но, кроме того, советские люди опасались "сионистов", слово "Израиль" звучало пугающе. В Одессе мне нужно было получить помещение для израильского культурного центра. Как только люди узнавали, что речь идет о чем-то, связанном с Израилем, они отказывались иметь со мной дело. Боялись, что такой "контакт" выйдет им боком... Боялись даже евреи. 

 

А что говорили люди, узнав, что вы израильтянин? 

Я старался это не афишировать. Я знал, что отличаюсь от местных своим внешним видом, а возможно и тем, что смотрю вперед, а не вниз. Но, как правило, знакомясь с людьми в поездах и самолетах, я говорил, что я - рижанин. 

Вы опасались конфликта, или следовали инструкции для дипломатов? 

Ни то, ни другое... Я помнил 1969 год и ту атмосферу антисемитизма, в которой я вырос. Это была настоящая "система подавления". Например, мне не давали быть первым учеником в классе, хотя фактически я был им, мне снижали отметки, не позволяли говорить, а если я, защищаясь, дрался, - наказывали меня. Антисемитизм насаждался и поощрялся взрослыми, учителями. Поэтому даже через двадцать лет я не спешил говорить, что я - израильтянин. Впрочем, в 1991 году, приехав в Ленинград, я спокойно надел тфилин и прочел молитву прямо на вокзале. Обошлось без инцидентов. 

Если бы по вашим воспоминаниям снималось кино, без сомнения, этот эпизод бы стал одним из ключевых. А какие эпизоды вашей жизни вы вспоминаете чаще других? 

Конечно, очень яркие эпизоды связаны с эвакуацией жителей Бендер. Это было летом 1992 года, когда на территории города шли настоящие боевые действия, вызванные Приднестровским конфликтом. Бендеры тогда подверглись сильным разрушениям, по статистике, около полутора тысяч было убито и ранено. 80 тысяч жителей стали беженцами, среди них было немало евреев. Вместе с деятелем еврейской общины Бендер Гоцманом мы неоднократно вывозили людей из буквально парализованного и ставшего крайне опасным города в Одессу. Одна из таких поездок была особенно страшной. Мы ехали в своем автобусе по мертвому, абсолютно тихому, городу. Согласно полученному инструктажу - очень медленно, по возможности, держа руки на виду, так, чтобы издалека было видно, что оружия у нас нет. Тишина была до такой степени оглушительной, что прогремевший одиночный выстрел снял это гнетущее напряжение. Стало казаться, что все самое плохое позади. К этому периоду относится и совсем иной, трогательный, эпизод. Однажды одна из семей беженцев, уже находившаяся в Одессе, попросила нас привезти из Бендер их собаку, оставленную у соседей. Мы взялись доставить щенка шотландской овчарки... Когда он увидел своих хозяев, собачьей радости не было предела. Его визг я помню до сих пор. 

Что осталось за пределами книги? 

Всего не опишешь. Например, был такой курьезный эпизод, в Одессе, в начале 90-х. Я отправился в местный МИД за "одесской визой" - в те годы виза была необходима не только для пребывания в стране, но и для пребывания в каждом отдельно взятом городе. В украинском МИДе меня встретил чиновник. Он очень внимательно смотрел на меня, очень мало говорил, и был преисполнен чувства собственной значимости. Наконец, он взял у меня документы и положил в сейф. Я успел посмотреть, куда именно. Через три дня, как он мне и сказал, я пришел за визой. Чиновник открыл сейф и достал мои документы ровно из того угла, куда положил их три дня назад. После этого он поставил печать на одну из страниц паспорта и расписался, не объясняя, конечно, зачем надо было трое суток "хранить" документы в сейфе. Он сказал, что его работа стоит 55 долларов. Я отсчитал 12 пятидолларовых купюр, решив проверить, заметит ли он мою "ошибку" или сочтет это "подарком". Чиновник пересчитал деньги... сказал мне "спасибо" и спокойно ушел. Очевидно, он тоже "ошибся". 

Арие, ваша книга написана точным и чистым русским языком. Как вам удалось сохранить его? 

Я думаю, это наша семейная традиция. Когда мой прадед со стороны матери, адвокат, не смог получить работу по специальности, он стал преподавать русский язык в гимназии. В нашей семье все очень трепетно относятся к русскому языку. Да, мы евреи, сионисты, но любим и ценим русский язык. Одно другому не мешает.