Я посмотрела в театре "Тмуна" спектакль по пьесе Генрика Ибсена "Йун Габриэль Боркман". Режиссер Йоси Израэли, перевод с норвежского Гада Кинара.

Генрик Ибсен - знаменитый норвежский драматург, классик. Он прожил 78 лет; умер в 1906 году, в старой столице страны Кристиании. Самые знаменитые его пьесы - "Привидения", "Кукольный дом", "Женщина с моря", "Враг народа", "Гедда Габлер", "Дикая утка", "Строитель Сольнес", "Пер Гюнт"… Прохладная назидательность, темпераментная убежденность в необходимости менять мир, подробная и чуть тяжеловесная манера излагать события, глубокий психологизм, а также благородная защита права женщины на равноправие и определяют суть его творений. Пожалуй, можно сказать - "Генрик Ибсен - Эдвард Григ драматургии", и искусство, культура северной снежной страны Норвегии будут хотя бы приблизительно охарактеризованы.

Пьеса "Йун Габриэль Боркман", на мой субъективный взгляд, не относится к вершинам ибсеновского театра. Она монотонна и достаточно трафаретна. Сын рудокопа, честолюбивый и целеустремленный Йун Габриэль Боркман достиг высокого поста в банке, но использовал свое служебное положение в личных целях, оказался мошенником и был осужден. На момент, когда зритель знакомится с заглавным героем, тот живет в полной изоляции на втором этаже своего дома. На самом деле, дом принадлежит сестре его жены, которую Йун когда-то любил, но предал их взаимные чувства, отказался от нее во имя карьеры. И жена Йуна, и ее сестра-близнец глубоко несчастны. Их отношения сложны¸ исполнены яда ревности, обросли ракушками взаимных претензий.

У Боркманов есть сын, Эрхарт, очень невнятно и плоско описанный драматургом. Этот сын нам открывается в одном-единственном шаге: он увлечен женщиной старше себя - и вместе с ней уходит от своей родни…

Боркман-папа живет в атмосфере старой боли, унижения - и инфантильной надежды на перелом к лучшему. Восемь лет он не выходит из дома, обдумывает возможность вновь подняться, воспрянуть.

В финале герой отправляется в горы вместе с той, которую он все еще любит. С Эллой, сестрой жены, неизлечимо больной, трагичной и сочетающей в себе рациональность, холодность, неискоренимую боль от обид, но и маниакальную преданность этой мрачной и искалеченной семье. В горах Йун умирает. Сестры примиряются. И белые пятна снега (режиссер Йоси Израэли самолично организовал это неуютное, лаконично-мертвящее пространство) остаются в зрительской памяти, как письмена зловещей тайной книги…

Ходульные мотивировки, банальная сюжетная линия (да простят мне такое святотатство литературоведы и режиссеры, беспрекословно влюбленные в Ибсена, во все его пьесы без исключения) практически сводят к нулю усилия любого творческого коллектива, взявшегося за постановку этой пьесы. Все попытки найти в личности Боркмана глубину, человечность, правду обречены на неудачу заранее. Он всего лишь бездушный, бесчеловечный манипулятор, мздоимец, эгоист. Мы так хорошо знакомы - по жизни, не только из книг и спектаклей - со всем спектром коррупционеров, продажных политиков и чиновников, что ничего принципиально нового в этой теме для зрителя почти не может открыться. А если и может, то не из материала этой довольно неудачной пьесы норвежского классика.

Или так: чтобы сделать именно эту пьесу свежей и многозначной, нужны творческие ресурсы и актерские усилия совершенно иного масштаба. Но зачем их прилагать? Зачем варить кашу из топора?..

Театральная группа, которой руководит актриса и режиссер Далия Шимко, владеет навыками краткого, емкого рассказа. Разумеется, пьеса Ибсена подверглась сокращениям, что не сделало ее лучше, но привело к туманности, необъяснимости многих утверждений. Мы с напряжением ищем нить, логику - ибо громоздкий, многословный материал не вмещается в портативные рамки лапидарного театра-фриндж. Он им сопротивляется. И в итоге недоговоренная, скрытая, грубо обрезанная часть побеждает, обрушивая конструкцию и оставляя чувство недоумения. Ощущение некоторого раздражения, будто тебе обещали связный рассказ, а бросили на полпути, остается после спектакля.

Художник по костюмам Лирон Паниэль одевает всех участников драмы в однотипные наряды цвета топленого молока. Как бы в униформу. И этот прием тоже очень серьезно работает против художественного результата. Цвет уравнивает всех.

Хороша, выразительна прохладная, снежная музыка Томера Израэли. Такая приятная и одухотворенная стилизация Грига. Мелодия чуткая, гибкая. Если бы она одна могла спасти ситуацию…

Что касается актеров - то они делают то, что только и могут сделать: стараются. Далия Шимко условно-трагична. Шалом Шмуэлов благостно-патетичен, он пытается найти в герое подмерзшую сердечность. Другие участники событий ходульны, трафаретны. Откровений, взлетов не получается. Нам трудно, невозможно соотнести себя с этими людьми, пафосно и натужно живущими в очень знакомой ситуации. Второе дыхание, новый смысл, двойное дно - не открываются.

…Красиво и печально сыплется на черную землю (на сцену, находящуюся ниже зрительских рядов) снег. Кинематографично, нарядно. И мы идем себе в темный, с игрой неона и луны, зал, в реальный театр ночного Тель-Авива. Ибсен, конечно, авторитет. Но зачем пытаться возродить, вочеловечить те его создания, которые безнадежно устарели и угасли?..