Искусство фламенко имеет несколько аспектов, несколько сторон. С одной - это символ Испании, воплощение ее национального характера, квинтэссенция испанской души - горячей, неулыбчивой, озаренной мрачными кострами инквизиции. С другой, танец - это некая обреченная агрессивность. Такое утверждение выглядит не научно? Возможно. Но оно и не может быть предельно научным, - потому что это мой собственный субъективно-эмоциональный всплеск рассуждений. Мои ассоциации. Мой личный культурный срез. Сервантес, Веласкес, полет ведьм Гойи, дьявольский стук каблучков божественной танцовщицы Кристины Ойос, околдовавший мир… Испания породила фламенко, создала своего рода религию этого танца, вдохнула в него бессмертную душу. Лопе де Вега и Федерико Гарсиа Лорка несут в своих волшебных строках этот особый горделивый шаг, ритм, тайну.

В Израиле фламенко имеет множество приверженцев и любителей. Жар, страсть, некая дозволенная агрессивность, море темперамента - это по-нашему. И шум, вскрики, стук каблуков… В общем, очень популярная и даже магнетизирующая штука - этот танец фламенко. Знаменитая израильская танцовщица фламенко Далия Лау (родилась в 1948 году, умерла в 2018-м) говорила, что это сексуальный танец.

Мы вошли в зал, который называется "Театрон а-Байт", что в здании театральной школы Нисана Натива в Тель-Авиве, - и увидели на экране танцующую Далию Лау, услышали гортанные крики сопровождавших ее певца и музыкантов. Словно вернулись в ушедшие времена. А потом на пространство перед экраном вышла дочь Далии, Ширли Лигум. И станцевала-рассказала эмоциональную историю о своих отношениях с мамой. Ширли Лигум сочинила, поставила и играет свой монолог-спектакль на базе театрального центра Акко.

О чем же повествует эта танцевально-психологическая новелла без четкого сюжета и очевидных драматургических градаций? О взаимоотношениях матери и дочери. О трагизме и сложности диалога, о хитросплетениях судеб и противостоянии двух женщин. Творческих, но не счастливых. Этот спектакль и название получил особенное, интригующее и, на мой взгляд, вполне печальное: "Ты меня не убьешь".

Ширли, стучащая каблуками и активно боксирующая из-под цветастой шали, будто апеллирует к экрану, где, красивая и яркая, танцует ее мама Далия. Ширли говорит об отсутствии гармонии, об отсутствии любви. На экране - фрагменты интервью Далии Лау: она элегантна и холодновата. Умеет держаться перед камерой. В танце несомненно хороша, в отличие от дочери, которая временами казалась мне просто удручающе-беспомощной. Хотя и Далия выглядела порой несколько однообразной.

Ширли горячо и обреченно рассказывает о своей грусти, но потом победоносно добавляет:"Теперь сцена моя… только моя…". Видимо, это самый важный момент, главная мысль: она чувствует, что выиграла необъявленную, но реальную битву. И верит, что ее диалог с матерью завершается торжеством дочери, которую мир увенчает лаврами чемпионки. При этом текст монолога-танца утомительно банален. Когда на экране - молодая танцующая Далия, а на площадке перед экраном - нынешняя Ширли, видна принципиальная разница между ними. Контраст. Далия Лау растворяется в танце. И это магнетизирует зрителей. И в этом она выигрывает. А Ширли Лигум ведет себя упоенно-эгоистично, картинно, словно позирует. В ее словах, в ее позах, шагах и дрожи кастаньет не заметно искреннее чувство. Не достает ей огня. Убедительности.

Невыразительными показались мне и наряды танцовщицы. Рабочее черное трико не первой свежести и платье цвета гнилой вишни - будто из дешевой лавки старьевщика. Скромненькая атмосфера, такой же антураж.

Актриса, кажется, вполне довольна собой, своими речами и плясками. Ее затаенная, годами пестуемая обида на весь мир вообще и на мать в частности, ее тоска по несбывшемуся и неосуществленному перерождаются в вызывающую грусть атмосферу спектакля. Тягостную. Душную. Во всем этом не видно души. Хочется поторопить часовые стрелки. Сказать: "Ну же, все понятно. Вы не ладили с мамой? Понятно. Как, собственно, и она не ладила со своей. Тенденция, однако. Мы уже прочувствовали".

И вот тут, когда стук и треск, и многозначительные пассы негибких рук, и грубо нарезанные кинокадры исчерпываются - все и заканчивается. На полуслове. На полувздохе. Типа: ищите катарсис самостоятельно. Актриса бросается кого-то обнимать. За какие-то тайные порывы и проявления благодарит. И можно быть свободными.

Мне кажется, я первой вышла из зала. Чтобы оказаться на свежем воздухе. И очутилась на улице Ноам¸ темной, но в веселой подсветке огней, в присутствии очень задорных и интересных граффити и молодежных группок в пуримских фантазийных костюмах. Как хорошо! Все, что нас не убивает, делает нас сильнее…