38-летний математик Алексей из Красноярска (фамилия не указана по просьбе героя) был доволен тем, чего добился: он работал главным специалистом в "Роснефти", ездил на собственной машине, зарабатывал вдвое больше среднего. Но сразу же после объявления мобилизации в 2022 году он с одним рюкзаком и без подушки безопасности уехал в Израиль - и пошел разнорабочим на хлебозавод. Алексей рассказал "Холоду", почему он плюнул на карьеру в России и чего ему стоило начать жизнь заново.

Интеллектуальная элита

Я вырос в Тюмени, по образованию я математик, но мне всегда казалось, что самое классное - это попасть в нефтянку. И в 2010 году я пришел программистом в нефтяную компанию, в лабораторию, где в итоге стал руководителем отдела исследований. Я занимался физикой и химией нефти и газа, но работал я в государственной компании советского образца, и в ней очень мало платили, даже приходилось подрабатывать по вечерам. Поэтому я переехал в Красноярск и ушел в "Роснефть": там зарплата была намного больше. Рыба ищет, где глубже, - и я искал, где могу применить себя за приемлемые деньги.

Работа в нефтянке давала мне ощущение принадлежности к какой-то интеллектуальной элите. Долгое время у меня была очень приличная зарплата, вдвое больше, чем в среднем по Красноярску. Было интересно, были вызовы, которые мне нравилось преодолевать.

Когда я устраивался в "Роснефть", у меня не возникало моральных противоречий. Ну а что: чем плоха нефтянка? Люди добывают нефть, у них тяжелая работа "в поле", у меня - сложная, умная работа в офисе.

Да, мне не нравилось, что "Роснефтью" руководит Сечин, который получил должность только потому, что за Путиным таскал портфель 20 лет назад (Сечин в 1991-1996 годах работал в мэрии Санкт-Петербурга в аппарате Владимира Путина. - Прим. "Холода"). Но люди-то, которые работают в компании, - настоящие нефтяники, которые много лет учились на геологов, на инженеров, которые решают реальные задачи, делают что-то полезное.

Мы чувствовали свою полезность для народа: все ездят на этом бензине, вот она, заправка "Роснефть". Бензин, который там продается, сделан из той нефти, которую мы помогаем добывать.

Тем не менее еще в 2021 году мы с моей девушкой начали думать о том, чтобы уехать за границу. Было какое-то предчувствие беды, нам не нравилось многое, что происходит в России, - хотя я уже не вспомню, что конкретно. Я тогда не понимал, что все процессы, которые нам не нравились, начались гораздо раньше. Протесты на Болотной были в 2012 году - а что я тогда понимал-то, господи?

В 2012 году я еще жил в Тюмени, мне было 25 лет, и я просто был рад, что у меня все в жизни более-менее складывается. Я был начальником отдела, купил машину в кредит - короче, строил свою жизнь. Мне - парню, который вырос в провинции, - надо было состояться в чем-то. В эти сытые годы в моем окружении на людей, которые занимались политикой, смотрели как на дурачков. Типа: а что тебе не нравится вообще? В России вроде все нормально, у нас тут вроде деньги есть, мы вроде живем прилично.

Даже когда Крым произошел - да, все знали, что происходит, все так и говорили прямым текстом: "Отжали". Не все по этому поводу радовались, но никто особо не сокрушался. Никто не принимал это близко к сердцу. Ну, что-то происходит в стране, да - но мы-то строим жизнь нормальную. Мы-то ничего предосудительного не делаем.

Но потом - после начала войны и особенно после начала мобилизации - все изменилось.

Взял рюкзачок и учесал

Когда объявили мобилизацию, я почувствовал, что я пешка в репрессивном государстве. Было ощущение, что скоро опустят железный занавес, всех рассадят по местам - и все на этих местах будут сидеть или ходить строем. Было ощущение полного лишения свободы. Неважно, чего я добился, чего достиг, сколько денег заработал - все равно со мной могут сделать что угодно: и в тюрьму посадить, и на войну отправить. Кем бы ты ни был, ты можешь стать следующим, за тобой может приехать черный воронок. Я, конечно, говорю об этом условно, я понимаю, что я никто для России: я не политик, не оппозиционер, меня никто не знает, у меня нет никаких связей. Но моя ничтожность в глазах российского государства - это в том числе и моя уязвимость.

Меня, скорее всего, не отправили бы на войну: на работе у нас составляли списки, кому предоставить бронь от мобилизации. Но все равно появилось ощущение, что жить здесь я не хочу. И мы с девушкой решили, что остаток своей жизни, какой бы он у нас ни был, здесь проводить не станем. Я рассудил, что мало что теряю: у меня есть поддержка близких, и я чувствую в себе внутренний ресурс попробовать что-то новое. И мы решили, что оно того стоит.

Я на все плюнул, уволился одним днем, взял рюкзачок и учесал. 30 сентября я вылетал из Красноярска в Новосибирск, оттуда - в Ош, в Кыргызстан. Пересидел там месяц и уехал в Израиль, где у меня был шанс через репатриацию получить гражданство.

Россию я мысленно оставил позади, и с тех пор больше там ни разу не был.

Работать можешь - иди сюда

В конце октября, когда я приехал в Израиль, у меня было с собой 500 долларов. А Израиль - дорогой. Нужно было заплатить за койку, которую я снял в квартире у другого потенциального репатрианта, - это около 330 долларов.

Запись на подачу документов для получения гражданства у меня была на конец ноября. Постоянно брать деньги у родных я не мог. Нужно было что-то делать, где-то работать. Но, поскольку документов у меня еще не было, официально работать я не имел права.

Я понимал, что мне придется заниматься низкоквалифицированным трудом и что это, скорее всего, временно. Раньше руками я никогда не работал, из физической нагрузки у меня был только спорт: альпинизм.

На сайте по поиску работы - их много, есть даже русскоязычные - я нашел объявление: "Хлебный завод. Берем туристов". А я как раз и находился в стране в статусе туриста.

Это была фабрика, которая производила замороженные заготовки выпечки для пекарен. На завод брали всех: работать можешь - давай, иди сюда, деньги будем платить. Я приехал - и в тот же день начал работать.

Моя жизнь стала выглядеть так. Вставал я каждое утро часов в пять. По-быстрому завтракал. В шесть уже собирался, чтобы примерно в семь быть на заводе.
Смены были иногда с семи, иногда с восьми утра. Шел до остановки автобуса, он довозил почти до фабрики, надо было пройти минут 10 - и вот она, промзона.

Захожу, переодеваюсь, надеваю халат, шапочку, мою руки - и вперед. Что сегодня делаем? Сегодня делаем бурекас (популярные в Израиле пирожки из слоеного теста. - Прим. "Холода"). Ребята, которые пришли на два часа раньше, уже замесили тесто, так что мы начинаем лепить пирожки. Сделали партию - молодцы. Берем все налепленное - и в холодильник.

И вот так потихонечку: тут на конвейер продукцию поставишь, тут что-то пособираешь, что-то куда-то отнесешь. Какие-то поддоны, подносы, тележки… Потом все это нужно помыть.

Тяжелая работа: ты постоянно на ногах, постоянно в движении. Типичная смена - 11 часов, иногда 12, если надо сделать чуть больше. За день есть один большой перерыв, 15-20 минут, во время которого можно присесть, выпить чаю, кофе, поесть. Бывают мелкие перерывы по 5-10 минут, когда можно ухватить какое-нибудь печенье.

Платили там очень немного: восемь тысяч шекелей, то есть немного больше двух тысяч долларов (минимальный размер оплаты труда в Израиле - 5880 шекелей; в 2022 году, до апреля 2023 - 5300. - Прим. "Холода"). Деньги мне отдавали в конверте, естественно, социально я не был никак защищен: никаких больничных.

Я проработал на этой фабрике не так уж и долго, месяца полтора. За это время я понял, что это слишком тяжело и работать так постоянно я бы не смог.

Можно ненавидеть нож, а можно - человека с ножом

Мой уровень жизни в этот период, конечно, упал. В России я жил в приличном месте, ездил на своей машине, работал по большей части на удаленке. Иногда эта значительная перемена меня угнетала. Но я понимал, что это временно. Всегда, когда ты начинаешь делать что-то новое, ты сперва шагаешь вниз, а потом, как по лестнице, выбираешься наверх.

Физического труда я не боялся. Уже на фабрике я спрашивал у знакомых, можно ли устроиться на какие-то высотные работы: я думал сделать промышленный альпинизм своей постоянной занятостью.

Мне было некогда страдать, да и эмоции у меня проходят быстро. Даже если в какой-то день я думал: "Фу, тяжело, вообще заколебало все", то приходил к соседу, который был в такой же ситуации, или говорил по телефону с девушкой… И на следующий день эти эмоции уже исчезали.

К тому, что мне пришлось совершить дауншифтинг, я относился просто. Не то чтобы всю свою жизнь я вращался только среди "белых воротничков". Я занимался спортивным альпинизмом, а это очень тяжелый спорт. Вы идете в горы, грязь, пот, тяжелый рюкзак. Но надо идти. Останавливаешься, ставишь лагерь. Туалета нет, ничего нет. Дождь пошел, снег пошел, все замерзло. Хочется домой. Но есть какая-то цель, ради которой ты продолжаешь идти вперед.

После переезда моей целью было дожить до получения гражданства. И я это сделал - получил израильский паспорт.

Пока я работал на фабрике, я потихоньку искал другую работу. И мне удалось найти вакансию, связанную с data science, в израильском университете. Еще спустя некоторое время меня взяли в этот же университет в аспирантуру и назначили стипендию. Правда, однажды в конце 2023 года мне не выдали стипендию вовремя, а денег у меня в кармане было ноль, жить было не на что. Так что я снова позвонил знакомым, поузнавал - и мне сказали: есть автомойка, выходи мыть машины, 400 шекелей в день. Так я продержался до следующей стипендии.

Специализацию в области data science я получил еще до начала войны: с 2021 года я готовился к тому, чтобы стать востребованным на зарубежном рынке. Мой узкоспециализированный опыт в нефтянке мало где нужен, кроме России. Поэтому я переучивался на специалиста в области data science, хотел поработать в этой сфере, а потом с этим опытом устроиться куда-то за рубеж.

И после того как началась война, я придерживался этого плана, не увольняясь из "Роснефти". Уволился, только когда появилась угроза лично мне.

Я не жалею, что работал там. Я понимаю, что в глобальном масштабе "Роснефть" принесла российскому государству деньги, чтобы финансировать войну. Но "Роснефть" - это же не империя зла. Это люди, которые добывают полезные ископаемые - для нашего же народа. Да, Россия продает нефть и получает за это деньги, которые вкладывает в том числе во что-то плохое. Понятно, что уроды наверху воруют эти деньги. Понятно, что "Роснефть" совершила в свое время рейдерский захват "Башнефти" - я хорошо помню, как нам говорили, что наша компания приросла новыми месторождениями в Башкирии, но все понимали, что это рейдерский захват (в 2016 году "Роснефть" купила принадлежавший государству контрольный пакет акций компании "Башнефть". При этом, как отмечалось в СМИ, государство получило контрольный пакет акций "Башнефти" при сомнительных обстоятельствах. - Прим. "Холода").

Да, мы это понимали, но… бензин-то все равно делают. Люди ездят на нем, промышленность работает. Если кого-то убили ножом, то можно ненавидеть нож, а можно - человека с ножом. Потому что вообще-то ножом можно еще и порезать мясо, а не только кого-то убить. Я делал что-то для добычи полезных ископаемых в той стране, в которой я родился и прожил большую часть своей жизни. Для меня эта ситуация не черно-белая.

В январе 2024 года я уехал из Израиля, который оказался мне не по карману, в Грузию. Сейчас я работаю удаленно специалистом по data science в казахстанском стартапе. Я вернулся к тому уровню жизни, который был у меня в России, даже в чем-то стало лучше: мой доход вырос раза в три.

За два с половиной года у меня получилось построить всю жизнь заново

С маленьким перерывом на то, чтобы таскать поддоны на хлебозаводе. 2023 год для меня был очень сложным в эмоциональном плане: пока я был в Израиле, умерла моя мама, на похороны я не поехал (в семье мы коллективно решили, что ситуация в России по-прежнему может резко поменяться и в любой день могут принести повестку или закрыть границы). Я успел пожениться со своей девушкой, мы пытались и для нее получить израильские документы, но не смогли из-за сложной, нервной и долгой процедуры.

Но себя и свою жизнь я, даже работая на автомойке, не ненавидел. У меня была цель: для себя и для своей семьи организовать жизнь. И теперь, спустя два с половиной года, я знаю, что передо мной больше перспектив, чем было, когда я жил в России.