К 70-летию Александра Грича

В декабре этого года исполнилось 70 лет известному бакинскому поэту, переводчику, публицисту и сценаристу Александру Гричу.

Не знаю, перечислил ли я все ипостаси юбиляра, но вот с выбором определения и у меня и в самом деле были проблемы. С одной стороны, все, что написано, и все, что еще, дай Бог, будет написано Александром Гричем, создано на русском языке, так что его при желании вполне можно было определить как русского поэта. С другой стороны, если не вся, то большая часть его творчества связана с Азербайджаном, его литературой и культурой, и у меня был поначалу большой соблазн назвать его азербайджанским поэтом. Но в последние годы Александр Грич живет и работает в США, так почему бы по уже устоявшимся правилам не отнести его к "русскоязычным американским…"?

И все же, думается, определение "бакинский поэт" является самым точным. Хотя бы потому, что, говоря словами самого поэта:

А раз уж так, позвольте вам заметить,

Что нет бакинской нации на свете,

Но есть такой народ – наверняка.

Наш город – им в одно мы были слиты,

Как парижане или одесситы.

Всегда приятно встретить земляка

За тридевять земель, вдали от дома,

И чувство это каждому знакомо…

…Здесь жить легко и сладко ошибаться…

В чем сущность общегородского братства,

На чем замешан города раствор?

Какое это горькое лекарство –

Твоя любовь, мой город, и коварство,

Твое почти всеобщее родство…

Сама, говоря языком зануд-литературоведов, образно-метафорическая система поэзии Александра Грича уже с ранних стихов строится именно на бакинских реалиях, бакинском пейзаже, бакинском видении мира. Чего стоит, скажем, давнее его стихотворение, вошедшее в первый сборник "Старый причал" и больше, кажется, к великому сожалению никогда не перепечатывавшийся:

А ты всегда права.

Ты логики превыше –

Как эта вот трава

В сухой земле у вышек!

Как солнце на плече,

Как брошенные сети…

Как все, что ни зачем,

А просто есть на свете.

Александр Грич входил в литературу в начале 60-х, и очень быстро не просто влился в сообщество бакинских русскоязычных поэтов, но и стал, одним из самых ярких, а точнее, самым ярким его представителем. Возможно, последнее замечание многих возмутит: были ведь в Баку и другие, способные, талантливые и даже очень талантливые поэты. Не спорю, были. Достаточно вспомнить наставника Грича в литературе – Владимира Портнова. И все же именно поэзия Александра Грича несет в себе не просто дыхание бакинского норда, очарование бакинских улиц и тот специфический говор, по которому опознаешь бакинца в любой точке планеты. В лучших его стихах, в том числе и вроде бы сугубо личных, написанных после горькой потери первой жены заключен генетический код города – те понятия, ценности, принципы, на которых в нем строились взаимоотношения внутри семьи, между соседями, друзьями, просто прохожими на улицах. А генетический код, как известно, неизменен; он – то, что связует между собой прошлое и будущее; то, что определяет в итоге характер города и судьбу его жителей. Автор этих строк, будучи коренным бакинцем, с полным правом может повторить давние строки Грича:

Мы жили все в одном раю,

Точней, в одном районе,

Где все свое – райсвет, райсбыт,

А также и райком.

Где выйдешь, свистнешь –

И сосед в минуту на балконе…

Мы жили все вы одном раю,

Не ведая о том.

Лишь совсем недавно я узнал, что в том "раю" Александр Грич, помимо всего прочего, был не только студентом Азербайджанского института нефти и химии, активным участником знаменитой бакинской команды КВН и подающим надежды поэтом и переводчиком, но и чемпионом республики по академической гребле. Все это было в "том самом Баку", который, по сути, и стал главным героем поэзии Александра Грича.

Спустя много лет, наслышавшись разговоров о том, что "Баку совсем другой", что "прежний Баку умер", автор с опаской вернулся в родной город, и убедился, что все это – бред, что Баку остался прежним, ибо генетической код города, как и код человека изменить невозможно. Мне так же, как когда-то, улыбались на улицах незнакомые люди; так же, как когда-то предлагали помощь, хотя я о ней и не просил, так же; как и прежде, распахивали двери домов и точно так же, чуть больше, чем нужно, начинали суетиться бакинские женщины, увидев, что муж привел в дом гостя…

И снова мне не оставалось ничего другого, как повторить очень давние, написанные в 1980-х годах, но словно нацеленные на десятилетия вперед строки Александра Грича:

Признаюсь, я перелистывал бережно хранившиеся все эти годы сборники стихов Александра Грича не без опаски: сколько стихов, которые мы в свое время считали замечательными, за эти годы утратили свою актуальность, поблекли, завяли, превратились те самые гумилевские "мертвые слова"! И был немало удивлен тем, что большинство стихотворений Александра Грича по-прежнему звучат удивительно свежо, притягивая к себе и магией его неповторимой поэтической интонации, и зримостью образов, и какой-то внутренней мудростью, помогающей понять самого себя и найти опору в жизни. С годами, возможно, утрачивается та свойственная для юности острота восприятия точности и неожиданности метафоры, закрученности строки, но зато куда больше начинает цениться в стихах отточенность поэтических формулировок и передачи внутреннего состояния в те или иные минуты. С этой точки зрения, повторю, многие стихи Грича и сегодня очень и очень хороши, и их так и хочется проговаривать про себя: "И живу. И дни мои похожи, как купе в вагонах…", "Всего дороже тот последний грош…", "А жить меня ты не учи…"… А как забудешь пронзительную и, одновременно, очень строгую, чисто мужскую лирику сборника "Такие дела", вышедшего в 1981 году вскоре после потери любимой жены, как уйдешь, к примеру, от таких вот строчек:

Только там, где беда неизбежна,

Я шептал ей, шептал по слогам,

Что люблю – безнадежно и нежно.

Только там. Что поделаешь – там!

Любовной лирики у Грича и в самом деле немного, но она мгновенно врезается в память, идет ли речь о ранних или о более поздних стихах – таких, как "Поездка на море" или "Потом". А как забудешь, однажды прочитав, стихотворение "А вы знакомы мне…" с его совершенно неожиданной концовкой?! А ведь есть и еще целый ряд то ли стихотворений, то ли бардовских песен, так хорошо проговариваемых наедине с собой. Ну, к примеру, вот эта:

Гитару спрячь, пера не тронь –

Все было все знакомо.

Сиди себе, гляди в огонь,

Когда уснули дома.

Себя не можешь превозмочь,

А у огня – не страшно.

Он печь переживет, и ночь,

И город этот странный…

"Ну, и кому, скажи на милость, все это сегодня нужно?! – тут же говорит неизменно сидящий в авторе этих строк пессимист. – Отношение к поэзии изменилось, из всего, что написано в прошлом веке сохранится в памяти в лучшем случае пара десяток строк, остальное канет в Лету". И все же, уверен: нужно. Хотя бы потому, что мы-то все еще, черт возьми, живы, и нам от этих стихов становится чуть теплее на душе. Да и потом, как я уже сказал, стили Александра Грича – это генетический код Баку. Генетический код стереть невозможно, стало быть, так или иначе они будут вновь и вновь всплывать в памяти бакинцев, а учитывая значимость этого города в жизни, не побоюсь этих слов, планеты, и в памяти многих других людей.

Ну и, наконец, просто невозможно пройти мимо другой стороны творчества Александра Грича – переводчика с азербайджанского языка. Сам поэт, похоже, в какой-то момент засомневался в значимости этого своего призвания, и с иронией заметил:

Вот и прожил полжизни богато,

Ибо помнил: молчание – злато.

По хорошим дорогам ходил:

Пере-перево-переводил…

Но вместе с тем невозможно забыть, что именно благодаря Александру Гричу русскоязычный читатель сумел оценить по достоинству творчество таких выдающихся азербайджанских поэтов, как Расул Рза, Фикрет Годжа, Гусейн Джавид, Сулейман Рустам и многие другие. Кстати, начинал А. Грич именно как переводчик. Правда, не с азербайджанского, а с английского – его первыми публикациями стали переводы стихотворений Роберта Бернса "В горах мое сердце" и Перси Биши Шелли "Вечер". Мало кто в те годы решался бросить перчатку таким переводчикам, как Маршак и Левик, а бывший тогда 16-летним школьником Александр Грич решился, причем весьма успешно, так что даже сегодня нельзя определить, какой из этих вариантов лучше. Английские мотивы, английская поэтика потом еще не раз давали себя знать и в оригинальном творчестве поэта. Но самой судьбой Александру Гричу предназначено было стать переводчиком именно с азербайджанского, и вот тут уже по всем оценкам критиков его переводы из уже упоминавшихся Расула Рзы и Фикрета Годжа, безусловно, лучшие, передающие всю поэтическую мощь этих поэтов, ставших классиками при жизни. Секрет успеха этих переводов – как в силе поэтического дара переводчика, так и в том, что Грич, в отличие от многих других переводчиков, хорошо знает азербайджанский язык, и мог по достоинству оценить художественную силу оригиналов.

Здесь мы невольно касаемся и другой его ипостаси – одного из самых блестящих знатоков классической и современной азербайджанской литературы; его неразрывной связи с Азербайджаном; подлинного патриота этой страны. В этом качестве он опубликовал в центральных и азербайджанских журналах множество статей, посвященных проблемам перевода и современной азербайджанской литературе, а также в течение 12 лет вел на азербайджанском телевидении вместе с известным писателем, литературоведом и журналистом Интигамом Касумзаде передачу "Баяты", гостями которой за эти годы стали почти все видные азербайджанские писатели от Анара до Юсифа Самедоглу, а также такие мэтры, как Андрей Битов, Владимир Британишский, Олжас Сулейменов, Чабуа Амирэджиби, Сергей Баруздин…

Александр Грич, вне сомнения, остался патриотом Азерайджана и после переезда в США, где долгие годы активно работал как журналист и в газетах, и на радио и телевидении. Не случайно во время своего первого визита в США покойный президент Гейдар Алиев пожелал лично встретиться с Александром Романовичем, и результатом этой встречи стало его возвращение в Баку и создание в 1998 году пятисерийного документального фильма "Неофициальный портрет президента". Думается, Гейдару Алиевичу не составило бы труда найти в Баку журналиста, с которым он мог поделиться своими сокровенными мыслями о пройденном пути и будущем Азербайджана, но почему-то он решил доверить этот рассказ именно Александру Гричу.

А потом были фильмы "Есть только миг" (2000), "Жизнь, судьба, эпоха" (2005), "Дом в каменном каньоне" (2011); была замечательная книга воспоминаний и очерков "Осенняя остановка" (2011), в которой, помимо блестящих литературных портретов азербайджанских поэтов и писателей, есть и замечательная "Сага о Криманах", рассказывающая о судьбе типичной семьи бакинских интеллигентов на протяжении нескольких поколений, и одновременно, как в зеркале, отражающая несколько десятилетий истории Баку и его жителей.

Одним словом, нашему юбиляру, безусловно, есть, на что оглянуться, ощутить гордость за сделанное, но только для того, чтобы почувствовать, что все еще – впереди.

70 лет, согласно талмудическому трактату "Поучения отцов" - это возраст, когда человеку принято отдавать почет за сделанное в жизни. Но в наши дни – это еще и возраст выхода на новый этап творческой активности, возраст новых творческих свершений и открытий.

И именно этого, в придачу к частью и здоровью, мне бы и хотелось пожелать Александру Романовичу Гричу.

Петр Люкимсон