"Аллах акбар!" - громко кричит создатель Высшей школы онкологии и фонда медицинских решений "Не напрасно" Илья Фоминцев. Сароне Маркет - фуд-корту и общественному пространству в центре Тель-Авива - нет никакого дела до этих криков: люди в Сароне пьют кофе, устраивают пикники на газонах, встречаются в LGBT Community Center, покупают кроссовки и деликатесы. Вокруг стремительно растут небоскребы, квадратный метр в которых стартует от $11500, а айтишники и стартаперы разбирают офисные площади, как горячие пирожки.

43-летний Фоминцев приехал на встречу на электрическом самокате. Он заказывает на иврите двойной эспрессо, перебрасываясь парой фраз с официанткой: в этом кафе Илья часто работает. Человека, который еще год назад заключал миллионные контракты, развивая онкологию в России, жизнь к такой резкой перемене не готовила. Но после того как дверь в квартиру Фоминцевых потребовали открыть люди, представившиеся полицейскими (хозяин был в поездке, они напугали супругу Ильи и троих детей, младшей из которых стукнуло полгода), стало очевидно - пора совершать алию*.

Справка

Илья Фоминцев - онколог по образованию: в 2002 году он окончил Мордовский государственный университет имени Огарева, спустя два года - ординатуру кафедры онкологии Санкт-Петербургской медицинской академии последипломного образования. До 2007 года работал в Ленинградском областном онкологическом диспансере. После смерти матери от рака груди (Илья был ее лечащим врачом) решил сосредоточиться на профилактике и раннем выявлении рака. В 2010 году организовал фонд "Живу не напрасно", который впоследствии был переименован в фонд медицинских решений "Не напрасно". В его рамках развивается бесплатная справочная служба для онкопациентов и их близких "Просто спросить", создается энциклопедия Oncowiki, ведется система персональных рекомендаций профилактики рака "Скрин" и др.

В 2015 году Илья стал сооснователем Высшей школы онкологии - альтернативной программы ординатуры.

"Ша, евреи, мы больше этого не делаем"

- Давайте вспомним этот визит в мае. Вы поехали в Москву, а в это время в квартиру стали стучаться, и спасла только собака.

- Да, так и есть. Собака залаяла, жена успела закрыть дверь, хотя в принципе мы ее никогда не закрываем. Люди "по ту сторону" сказали, что это полиция, но, видимо, никаких постановлений у них не было, - если бы было, наверное, взломали бы дверь.

- И в тот момент вы решили, что все, уезжаете?

- Да. Я решил уехать не потому, что за мной пришли. Если бы пришел один участковый и печально сказал: "Давайте отметимся", вопросов бы не было. Работа у тебя такая - отмечать. Но они же ломились в дверь, хотя, очевидно, их никто не заставлял этого делать. Такое вот личное желание. К этому времени я уже находился в колебаниях "уезжать - не уезжать". Спасибо ментам, они помогли принять решение. Рационально я понимал: и сейчас сложно, а дальше будет нагнетание этой тяжелой атмосферы.

Уже весной шептались: "Об этом лучше не говорить", "Чат стереть". Разговариваешь со знакомыми в телеграмме или ватсапе, заходишь на следующий день - чата нет.

- В Израиле быстро приходишь в себя?

- В первый месяц я мало что понимал, а сейчас привык, что можно крикнуть все, что угодно, и тебе ничего за это не будет. Смотрите, я сейчас крикну: "Аллах акбар!" Обратите внимание: ничего не происходит вообще. Когда мы только приехали, начались обстрелы Израиля из Сектора Газа. Выпустили порядка 600 ракет, ни одна не долетела: осколки одной упали, ранили местного араба. И здесь, в Тель-Авиве на площади, арабское население бурно радовалось: они собрались на митинг, бросали в воздух чепчики, дескать, ура-ура, Израиль обстреливают ракетами! Они сами граждане Израиля и находятся в Израиле. Что им за это было? Правильно - ничего.

Здесь, например, в однопалатном парламенте есть арабская фракция примерно из 12 человек, это около 10% общего состава. У нее официальная программа - разрушение государства Израиль. И они избираются. В общем, полная свобода.

- Вы до этого бывали в Израиле или приехали в первый раз?

- В первый раз.

- Какие есть минусы у жизни здесь?

- У эмиграции - куда угодно - огромный минус в том, что это очень тяжело психологически. Дети плохо адаптируются, они оторваны от бабушек-дедушек, от друзей. Старший (ему 8 лет) уже два раза из школы сбегал. Надо понимать, что школа здесь - это укрепрайон: охрана, периметр, колючка. После первого раза директриса его спросила: "Как ты это сделал вообще? Покажи". Он показал. И через неделю сбежал еще раз. Потому что в его конкретной школе никто слова по-русски не говорит, нет программы адаптации. И он не выносит.

Средний, когда мы его пытались водить в садик, орал, цеплялся за землю, за забор, - выглядело так, будто мы ребенка украли. Я сказал жене: "Ша, евреи, мы больше этого не делаем". Сначала надо надеть маску на себя, потом на ребенка. Если мы сейчас будем пробовать адаптировать сыновей, это займет гигантское количество сил. И поверьте, это невыносимая ситуация: когда ты полдня пытаешься прийти в себя просто после того, что отвел ребенка в садик.

А в Израиле есть закон: если ты не водишь детей в сад и школу, к тебе приходят социальные службы. И они действительно пришли. Это был очень милый разговор:

- Чем вам помочь?

- Нам нужна программа адаптации.

- Будем делать.

И они реально это сделали - теперь и у старшего, и у среднего есть программа адаптации в садике и в школе. Тут чудесные школы, великолепные детские садики, очень хорошее отношение к детям. И дети сами прекрасно относятся к новеньким. Но им просто нужно время.

"Если люди болеют, всегда найдется кто-то, кто их лечит"

- Можно сказать, что Израиль уже стал вашей страной? Скучаете по Питеру?

- Начал скучать. Хотя, конечно, по такой погоде, как там, довольно сложно скучать, потому что здесь-то она шикарная.

Я не знаю, что такое "моя страна", честно говоря. У меня никогда не было привязки к стране, а была и есть - к людям. Мне хотелось что-то сделать в России, потому что я себя там мыслил. Но в том состоянии, в котором она сейчас находится, пытаться улучшить медицину, - бред полный.

Не может быть хорошего здравоохранения, когда все пошло наперекосяк, это все равно что пытаться создать коммунизм в отдельно взятой деревне.

Тратить силы, время оставшейся жизни (не такое уж и большое) на то, чтобы плевать против ветра, - зачем? Это безумие в чистом виде. И такая ситуация будет длиться еще довольно долго.

- Кто еще из врачей уехал?

- Десятки и сотни профессионалов. Онколог Михаил Ласков, я с ним виделся после отъезда. Ласковы, кстати, известная еврейская фамилия, недалеко от нас есть улица Хаима Ласкова, мы с ним там сфотографировались. Но Миша в итоге живет не тут, пока, по крайней мере. Андрей Волна уехал, очень хороший травматолог. Известный педиатр и автор книги "Федиатрия" Федя Катасонов сейчас живет здесь. Уехала Фаина Рохлина, отличный детский ревматолог из Питера, организатор крупного центра детской ревматологии - центр, по сути, умер после ее отъезда. Уехал Алексей Свет, главврач Первой Градской. Да масса врачей, просто масса. Какая-то часть уехала, например, в страны, где не надо подтверждать диплом, - в Казахстан, Узбекистан, Армению и другие.

- В России пропали элементарнейшие лекарства, например, тамоксифен - очень широко распространенный противоопухолевый препарат, первая линия в лечении гормонального рака груди, стоимостью 200 рублей за упаковку. В Петербурге по рецепту невозможно получить анастрозол и летрозол, исчезли многие препараты для химиотерапии, не говоря уж о дорогих таргетах. Это только начало?

- Сложно сказать, потому что никто не понимает, что будет с рублем. Сейчас он более-менее стабилен, но эта стабильность непредсказуемая. Я не экономист, рассуждаю как обыватель. Компенсаторный механизм рано или поздно закончится, все ждут, что в какой-то момент, не очень прекрасный, рубль рухнет. Это примерно как с сердечной недостаточностью: можно долго тянуть, пока работает компенсация, а потом - бабах! А поскольку компании-производители обычно заключают договоры о поставках на длительный срок, в ситуации возможного падения рубля сложно что-то поставлять на очень волатильный рынок. Ну это как планировать свадьбу дочки, если у тебя сердце на грани декомпенсации. Планировать можно, конечно, но лучше бы пораньше, и планы бы покороче, от греха.

- В ту же копилку неопределенности судьбы онкопациентов факт, что в России свернулись все клинические исследования (КИ).

- Это да. Остались только единичные иностранные исследования из тех, что были на стадии завершения, про большие наборы можно забыть. Российских КИ в принципе было совсем мало. Это большая проблема для пациентов, потому что значительная часть их получала таким образом хорошее лечение.

- Как дела у Высшей школы онкологии (ВШО)? Насколько вы влияете на ее существование?

- ВШО работает. Я состою в чатиках, слежу за новостями, но совершенно ни на что уже не влияю.

- То же самое с фондом "Не напрасно", недавно получившим премию "Сноба" "Сделано в России - 2022"?

- То же самое. Там есть команда, она вполне себе работает. Я на связи с учредителями "Не напрасно", которые остались в России. Они говорят, что остойчивость фонда - как минимум, до весны, что по нынешним временам немало, но какого-либо участия в управлении я не принимаю уже давно. Это не нужно в первую очередь самому фонду. Он совершенно аполитичен как организация, а у меня вот сложился не самый правильный для современной России имидж "политического".

- У них была какая-то подушка безопасности?

- Я летом побегал интенсивно, пособирал деньги, так что небольшая подушка была. Плюс перед моим отъездом мы заключили несколько контрактов, которые помогут фонду выжить. Я более-менее в курсе дел "Не напрасно", но никоим образом не участвую в принятии решений. В последнее время и вовсе новости о фонде узнаю, как и все: из социальных сетей.

- Год назад был критический момент с точки зрения финансирования ВШО, и тогда деньги удалось собрать с помощью вице-президента ВТБ Анны Каревой, которая вскоре скончалась от рака.

- Да, мы заключили предварительное соглашение с ВТБ о том, что они будут дальше поддерживать школу. Потом наступила война, ВТБ попал под санкции и свернул все программы. Я думал, что ВШО погибнет, но нет. При этом средств там просто нет, все работают бесплатно: у школы за эти годы сложился такой имидж, что люди готовы работать и учиться без денег. Те, кого я называю "курс Каревой", выпустились, их было очень много, около 40 человек, а вместе с предыдущим набором - и вовсе 52. Сейчас набрали 18 новеньких резидентов, ребята говорят, они - бомбические.

- Нет ощущения, что медицина вообще и онкология в частности в России до сих пор выезжают на старой врачебной школе? И что скоро все развалится?

- Все выезжали и выезжают на добросовестности русских людей. Это очень добросовестная нация, на самом деле. Возьмите любую благополучную страну: если создать там такие же условия, какие есть в российской медицине, бизнесе, через пять лет она превратится в болото. Но национальная добросовестность так высока, что люди еще что-то делают. Я только этим объясняю, ничем другим.

При этом, думаю, окончательно ничего не развалится. Это просто невозможно: если люди болеют, всегда найдется кто-то, кто их лечит.

Знаете, как начиналась медицина в Израиле? В начале XX века, еще до образования государства, сюда переезжали люди. Были рабочие, они что-то строили. И рука одного попала в пресс, ее там зажало. Стали искать врачей и выяснили, что ближайший находится в сутках езды. Все эти сутки пострадавший стоял с рукой в прессе (или уже без руки). Врач доехал, спас его, после чего рабочие сказали: "Нет, больше так не будет". И завели баночку, в которую складывали деньги, каждый от своей зарплаты. Наняли на эти деньги врача. Так появилась первая больничная касса "Клалит", сейчас самая крупная в стране.

Вот, пожалуйста, хороший пример: несмотря на полный развал, все организовывается.

"90% агентов - жулики, которые разводят на раз"

- Советуете ли вы приезжать лечиться в Израиль?

- Во-первых, это далеко не все могут себе позволить. А во-вторых, это еще и не всегда разумно. В частности, когда предстоит длительное комплексное лечение, которое требует преемственности врачей. Речь идет о раке в первую очередь. Если уж ехать в Израиль, то нужно, чтобы в России был врач, который способен дальше вести процесс в нужном русле. Который не будет, как сантехник, говорить: "Какой м*дак вам это сделал?" Нужны клиники и специалисты, умеющие согласовывать лечение с израильскими докторами на хорошем медицинском языке.

- У нас до сих пор разные протоколы?

- Протоколы описывают, в лучшем случае, 50% всех кейсов, дальше нужно принимать решение самостоятельно, исходя из той логики, по которой эти протоколы создавались. А ею далеко не все владеют. Кто обычно приезжает в Израиль? Леченые-перелеченные люди, у которых уже было 25 вмешательств, интервенций, и которым ничего не помогает. И они чаще всего ни в какой протокол не укладываются. Кроме того, проблема с Израилем заключается в том, что невозможно приехать просто так, ничего не зная. Нужно опираться на агентов, а это жулье фантастическое: 90% из них - жулики, которые разводят на раз.

- Каким образом вы это выяснили?

- Я общался с ними. Вижу, как они принимают решения. Ко мне постоянно обращаются люди. Недавно обратился человек, который решил сделать полный чекап для своей семьи. Ему агенты прислали список диспансерных исследований и анализов, каждый из которых, естественно, стоит, как чугунный мост. 90% из них можно вообще не делать. Меня особенно поразило назначение абсолютно здоровому 2-летнему ребенку МРТ с контрастом - это запредельное издевательство.

До ковида в Израиле насчитывалось больше 1000 агентств. Пандемия сильно подкосила этот бизнес, сейчас более-менее активных около трехсот, и подавляющая часть из них - неэтичные.

В итоге я нашел пару симпатичных агентов, которые действительно на стороне пациентов, и несколько раз помогал людям. Но системой это не является. Нужно очень тщательно выбирать агентов, потому что без них тоже нельзя. Здесь и свои-то, зная иврит, с трудом разбираются.

- А есть ли в Израиле технологии, которых нет в России?

- Какие-то есть, например, клеточная CAR-T-терапия. Очень хорошая CAR-T-терапия в Шибе, это самый крупный в Израиле госпиталь и, по официальным рейтингам, лучший в стране. Это целый город, он настолько большой, что внутри есть свой общественный транспорт. Находится, кстати, недалеко от нас, в Рамат-Гане. В Израиле, в принципе, все недалеко. Когда я только приехал, меня это поразило. Мне назначили встречу: "Давай через два часа где-нибудь в центре страны?" От Тель-Авива до Хайфы, самого севера, - час езды, а вся страна в длину - примерно полпути от Москвы до Питера.

- И тем не менее, медицина Израиля отличается от медицины России, и вообще всей западной? Мы привыкли думать, что лечение здесь - это панацея.

- Да никакая не панацея. В России есть хорошие врачи, которые принимают решения, исходя из ровно той же логики, что и западные, и израильские. Есть хирурги, которые прекрасно оперируют, не хуже, чем здесь, даже лучше. Но вот в чем я нашел гигантскую разницу здесь и там - так это в организации всей клинической работы, которая здесь опирается на медсестер. Медсестра в России и медсестра в Израиле и на Западе - это две разных профессии, они несопоставимы. В России - это бессловесный персонал, который исполняет указания врачей.

Здесь медсестра - абсолютно самостоятельная боевая единица: она принимает решения, может обсуждать тактику лечения, и врач должен к ней прислушиваться.

Медсестры занимаются организацией всего процесса, помимо тех обязанностей, к которым мы привыкли: уколов, перевязок, анализов и др. Скажем, организация профилактики внутрибольничных инфекций - это все делают медсестры. Титрование дозы при сахарном диабете делает медсестра (а у нас только врачи), и т. д., и т. п. Медсестры здесь имеют гораздо, просто несоизмеримо больше автономии, чем в России. На них висит организация всего базового процесса безопасности для пациентов. Это то, чего в России сильно не хватает: у тебя может быть очень хорошая команда хирургов, которая прекрасно прооперирует. А потом ты отъезжаешь в "страну вечной охоты", потому что в реанимации ходит внутрибольничная пневмония, так как реаниматологи ходят в одном и том же халате неделю и не моют руки перед тем, как прикоснуться к новому пациенту. Вот это очень, очень большая разница.

"Спасибо Владимиру Владимировичу, сам я таких профессионалов не собрал бы никогда в жизни"

- Но вы же сами в фейсбуке пишете, что и здесь есть проблема с медперсоналом, особенно если уехать в сторону от Тель-Авива и Иерусалима.

- Так и есть. Здесь страшная нехватка медперсонала, это одна из национальных проблем. В 90-е годы приехала огромная алия из СССР, больше миллиона человек, из них порядка 30 тысяч врачей. Тогда дивергенция между западной и советской медициной была не так высока, люди адаптировались и во многом составили основу системы здравоохранения Израиля. Сейчас все мигранты из экс-СССР посыпались на пенсию. Заменить их новыми выпускниками невозможно: местная система медицинского образования выпускает 400-500 врачей в год и больше выпускать просто не способна. Единственный вариант - снижать стандарты, на что израильтяне не готовы, и правильно делают.

- А давайте возьмем тех, кто готов учиться, и обучим их?

- Это именно то, что я собираюсь сделать: открыть здесь интернациональную школу, которая будет заниматься переобучением, ретрейнингом врачей с бывшего советского пространства для всех стран, не только для Израиля. Потому что аналогичные проблемы есть во многих странах: в тех же Узбекистане, Казахстане, Армении, Грузии, Азербайджане. Весь бывший Советский Союз, включая Украину, страдает одними и теми же болезнями с точки зрения медицинского образования. С одной стороны, в школе будут готовить врачей для этих стран, на территории Израиля. С другой - готовые коллективы станут приезжать и обучать врачей на месте, создавать обучающую клинику в своей стране.

На мой взгляд, если у вас элиты уезжают лечиться в другую страну - значит, вы не суверенное государство.

Если у вас есть своя обучающая клиника, которая способна выпускать врачей высокого качества, - это серьезный элемент суверенитета.

Не "врачей мирового уровня" - я не знаю, что это такое, - а крепких профи по международным стандартам профессионализма. Не люблю выражения "светило медицины". Куда оно светит, это светило-светильник, кому? Я за крепких профессионалов международно признанных стандартов, которые могут на одном языке разговаривать со всем миром. В странах бывшего СССР с этим очень большая проблема. И местные элиты это хорошо понимают и уезжают лечиться в Израиль, Швейцарию, Германию.

- Но ведь на такой проект потребуются огромные средства.

- Почему огромные? Сейчас я в процессе всех подсчетов, но уже ясно, что пилот с обучением 50 врачей потребует около полутора миллионов долларов, это даже не десятки миллионов. А проблема-то при этом решается уровня целой страны: эти 50 ведь будут обучать у себя в стране и изменят медицину.

- Из кого будет сформирован пул обучающих врачей? Кто будет наставниками здесь?

- Израильские врачи, выпускники ВШО и другие специалисты. Программу обучения будет создавать [американский онколог российского происхождения] Вадим Гущин, он уже дал согласие. Он крупнейший в мире специалист по ретрейнингу врачей - выходцев из постсоветского пространства.

- Вы и в новом проекте будете выполнять роль фандрайзера?

- Я идеолог и да, в некоторой степени фандрайзер. В любом фонде первое лицо так или иначе всегда занимается фандрайзингом, как ни крути, даже если есть специалисты: на самые важные переговоры должен приходить ты, и никто больше.

Первый проект сразу же создается таким образом, чтобы готовить врачей и для Израиля, и для других стран. Здесь 90 или 100% населения участвует в благотворительности. Фактически тут нельзя создать НКО, если ты ничего не делаешь для страны. Сейчас я делаю аналитику проблемы, серию кастдевов - Customer Development - для того, чтобы тонко разбираться в этой проблеме, изучаю окружение и формирую проект. Он уже сформировался, на самом деле: с местными элитами мы согласовали их помощь в этом, и у меня мало сомнений в том, что новый фонд выстрелит. Планирую зарегистрировать его в ближайшее время. Это, кстати, в Израиле называется не фонд, а некоммерческая общественная организация, "амута". Учредителей, по закону, не может быть меньше, чем семь человек. Мне необходимо включить людей из местных элит еще и потому, что сейчас тем бизнесам, где учредителями являются люди с русской фамилией, будь они хоть трижды граждане Израиля, банки просто не открывают счет. А крупных банков всего четыре, и они занимают 98% рынка.

- А план Б у вас есть?

- Есть, но в любом случае в какой-то момент нужно выбрать один из планов. Есть высота принятия решений, как у командира воздушного судна: на определенном метраже ты должен понять, сажать самолет или идти на второй круг. Когда я переехал, начал массовый нетворкинг с людьми, которые здесь. Написал: "Я в Израиле, готов общаться". Пошел поток тех, кто хотел со мной встретиться и что-то обсудить.

Да, у меня семья, трое детей, надо очень быстро шевелиться. И при этом все-таки не отступать от принципов. Ну не хочу я тратить свои компетенции на, условно говоря, мытье посуды, не мой полет. Да, это сложно, это очень тяжелый стресс. Но процесс пошел, собралась хорошая команда людей: все они - новые репатрианты, профи high end-класса из НКО, из крупнейших фондов Российской Федерации. Спасибо Владимиру Владимировичу, сам я таких не собрал бы никогда в жизни.

*Буквально - "восхождение". Здесь - репатриация, возвращение на историческую родину.