В пьесе Маора Згури нет ясных горизонтов, нет яркого света и прорыва к счастью в конце тоннеля. Она и называется вполне пессимистично: "Кто-то в конце умрет". Хотя что же здесь пессимистичного, если вдуматься?.. Смертность, как сказал мне драматург Семен Злотников, на Земле стопроцентная…

Пьесу Маора Згури представили в своей версии Идо Кольтон и Офир Асаф. А Идо Кольтон стал режиссером этого спектакля в тель-авивской театральной студии Йорама Левинштейна.

Сразу скажу¸ что студенческий театр для меня - это лакмус, предсказание и повод для раздумий. Он проявляет принципиальные, основополагающие тенденции в развитии театрального искусства страны¸ высвечивает его сильные и слабые стороны, радует и обескураживает. И еще скажу, что почти никогда мои оценки с оценками критиков, пишущих на иврите, не совпадают. Да практически всегда они диаметрально противоположны. Менталитет, теоретические основы, художественный опыт - разные. С этим ничего не поделать. Хотя и с российскими критиками я не совпадаю. Они умиляются и радуются вещам, которые мне кажутся напыщенно-искусственными, псевдо-оригинальными. Лишенными гуманистической мысли. Но речь не о моих взглядах. Речь о спектакле студентов, будущих звезд (надеюсь), продолжателей дела израильского театра, - яркого, щедрого на эмоции, чуждого ложной патетике и фальшивому мудрствованию.

…Зал перестроен таким образом, что зрители сидят по обеим сторонам сцены-подиума, а действие протекает в ее эпицентре, - так смотрят на демонстрацию мод. Так все подключены. Мы, зрители, видим и актеров, и тех, кто сидит напротив.

На подиуме - черные кубы. Когда появляется сценический свет, светятся и прорези - окна; кубы становятся домами, и действие происходит словно над этими домами и в них самих, - там, где за ставнями разыгрываются маленькие и грандиозные драмы.

Действующих лиц немного: два брата, один из которых аутист, "человек дождя", а второй хранит какую-то свою тайную беду. Две сестры, одна из которых странная, травмированная, плохо приспособленная к жизни среди людей, а вторая работает в стриптиз-клубе. Есть еще пара: Он и Она, очень разные, не совпадающие ни в чем, измотанные, истерзанные запутанными, нездоровыми, болезненными отношениями…

Сестра по имени Нико, "русалка", живущая в сказке, или скорее в кошмаре, полностью зависит от Лоли, девушки, которая зарабатывает на жизнь тем, что раздевается для посетителей, и не верит ни во что светлое, доброе. Лоли - очень ответственная, сестра - все, что у нее есть в мире.

Адам - таинственный, непонятный. Брата (тот называет себя Джо - так ему уютнее, возможно, выдуманное имя делает его свободнее, дает надежду) прежде не очень любил, почти не навещал, - и вдруг забирает его из лечебного учреждения к себе домой, хочет дать ему тепло и надежду. Ведь они оба лишены этого, и родители никогда не баловали их нежностью, вниманием, ссылаясь на занятость на работе…

Встреча с Лоли меняет что-то в Адаме. Но брат, этот странный мальчик-"дождик", упрямый¸ совсем не глупый, слабый и ранимый, тяжело страдает, печалится, ощутив, что брат отдалился от него. И Нико тоже страдает. Она не желает делить сестру ни с кем. Никогда. Она бьется, как русалка¸ в паутине¸ в сети своей ситуации. И когда перемешиваются, переплетаются все линии, все участники жизни-конструктора, когда Нико встречается с Джо, - Ярдена и Бенци рвут тонкие нити своей больной и неуютной связи. Когда все оцарапывают душу обо всех - грянет гром. В дождливую ночь, записав слова прощания, горькую короткую исповедь бессильного и безнадежно потерянного человека, которого больше не утешают сказки, Нико бросается в черную пустоту. Уходит. Выскальзывает из дома, в котором мерцает тусклый свет. И дождь падает откуда-то сверху, живой и холодной волной омывает лица тех, кто остался, и беззащитно-искусственно светятся фонарики мобильных телефонов, эти эрзац-маячки, будто болотные светлячки в джунглях из стекла, бетона и тотального одиночества.

Режиссер Идо Кольтон применил вполне релевантные, органичные театральные средства. Процитировал "Человека дождя", дал аллюзии на диснеевскую "Русалочку". Спектакль получился искренний, трогательный. Местами надрывный. Вероятно, чуть несамостоятельный, потому что многие детали мы видели многократно. Такие, как фонарики телефонов, направленные на лица, выступающие из темноты…

Я так поняла, что студент Офир Асаф (он играет Адама) выступил соавтором в подготовке той версии пьесы, которую студийцы вынесли на суд публики. Он в своей актерской работе сдержан, скуп на эмоции. Джо - как его играет Лидор Адмони - мягкий, искренний, в нем нет ничего напоказ, никакой рисовки. При этом актер умеет взволновать и убедить. Нико - Дин Хафнер. На мой взгляд, она чересчур много кричит, слишком педалирует высокие ноты в своих сольных выходах. Хотя самоотверженно и тотально поглощена ролью. Лоли - Элинор Вайль. Напоминает лезвие в ромашках. Настороженная, скрывающая свою правду и свою боль. Отчаянно и гордо ведет тему девочки, на плечи которой легли тяготы и уродства мира - этой черной дыры, в которой она вынуждена стоять, скользить, кружиться у шеста в баре, как у позорного столба.

Бенци - Шауль Антман. Подавляющий до поры в себе злость и агрессию, разыгрывающий влюбленного подкаблучника, преданного и послушного, он потом взрывается, бьется в уродливой истерике, сторицей возвращает окружающим то, что держал в себе, скрывал, микшировал. Ярдена - Рада Канторович. Красивая, очень эффектная (я представила, какой она будет в костюмных ролях!), заметная. Она точно показывает переход от спокойного, уверенного главенства в паре¸ от желания наставлять любимого - к беспомощной, сознающей неправду¸ неискренность своих отношений, сломленной молодой женщине, которая так хочет нежности, истинной любви, что за химерой, за подделкой тянется к первому встречному...

…Нико ушла. Отразилась в зеркале дождливой ночи. В судьбах всех, с кем ее столкнула судьба. А я все думаю о ней, о спектакле, который так серьезно и болезненно ведет беседу на тему пустоты и одиночества в мире, в любом городе. В чужом пространстве, на которое все мы, так или иначе, обречены.