Дождь отчаянно, безутешно стучал в стекла. Автомобиль летел через мокрую тьму; вода выстукивала музыку, пела флейтой. Молнии блистали, будто невидимый ударник поднимал над дорогой свои царственные громовые тарелки. Огни рекламы и светофоров бились цветными свечками в зеркалах дождя. Раананский симфонический в этот вечер исполнял Малера, Шнитке, Бетховена.

Вечер предстоял особенный. Торжественный. Полный сюрпризов. Публика текла к зданию Центра музыки и искусств в лакированной темноте дождя. Густо дрожали мокрые кроны деревьев. И карамельно-теплое сияние холла было видно издалека, казалось костром среди темных деревьев и зданий.

…Фортепианный квартет Густава Малера (1876 год) и следующий его путем, - свободно, грандиозно продолжающий его - квартет Альфреда Шнитке (1988) предстали в исполнении главного дирижера оркестра "Симфонетт" Омера М. Вельбера (он в этой программе выступил и как прекрасный, оригинальный пианист) и талантливой музыкальной семьи Цори (Кармит Цори - скрипка, Нитай Цори - альт, Гилель Цори - виолончель).

Музыка соединилась с пластикой. С театральным одухотворением - образы стали объемнее. Драматичнее.

Вероятно, надо бы называть этот мини-спектакль неоклассикой. Но мне не хочется. Не позволяет душа. Как-то эпигонски, льстиво и с уклоном в массовость и общедоступность звучит этот термин, узко и покорно-ученически выглядят его рамки. Но итальянский хореограф Эрмано Сбеццо растворил музыку, тонко и точно сплел ее со звуками, будто интерпретировал души и мысли композиторов.

Малер написал свой Квартет в 17 лет. Кто-то укорил композитора в подражании Иоганнесу Брамсу. В следовании духу и стилю уже тогда признанного гения немецкой музыки. В этом произведении незримо содержатся будущие свершения и трагедии, униженная, оскорбленная душа и гордое несогласие с уродством и рабством. Даже еще в тот момент не встреченная композитором Альма, - его любовь, беда, страсть, загадка и проклятие, тоже будто присутствует.

Музыканты играли экспрессивно, волнующе, и движения, продуманные и сконструированные Эрмано Сбеццо, органично сливались с интонацией и драматизмом звуков. Генрих Гейне сравнивал балетное искусство с трагедиями Расина. Вероятно, за патетику, возвышенность, гипнотические, волшебные, подчас не дающие права толковать себя просто и однозначно сюжеты.

Танцовщики Джорджия Леонарди и Эмилио Бароне создают свой мир, свой рассказ безоглядно. Символика хореографического текста, красота и новизна пластического языка, особая, я бы сказала, барочная ментальность высказывания завораживают. Заставляют следить за действием счастливо и очарованно. Почему я тут говорю про барокко? Пришла на память услышанная фраза, что Феллини, великий Федерико, итальянский легендарный, неповторимый киномастер, - это совершенно точно барокко. Нечто непривычное, необычное, сложно-виртуозное.

Черно-белая танцевальная новелла, которую нам показали, - смесь поэзии, изысканного изящества, иллюзорной эссеистики, трепетного наброска о страсти и одиночестве. Джорджия Леонарди прекрасна. Чарующе доминантна. Она гибкая, как лоза, и мудрая, как сивилла. Ее партия рук - а эта партия так же одухотворена, рельефна, как партии каждого из инструментов! - вызывает и восторг, и тревогу. И все же, забыв о катастрофах (в стране ли, в мире ли…), я как зритель целиком ушла в это состояние гипнотической очарованности, сдалась на милость творцов и отправилась в волшебное путешествие по стране душевных, баснословных, драматичных переживаний. И казалось самым главным событием в мире, - в этом залитом дождем, качающемся, недобром мире, - как танцовщица руками-крыльями выразит музыкальный эпизод, как выкристаллизуется призрачная и в то же время ясная и острая пластическая мысль…

Эмилио Бароне существует на сцене очень доверительно, гордо, скромно, вровень с великими музыкальными волшебниками Малером и Шнитке.
Альфред Шнитке, навсегда, навеки неразгаданный гений, совершенно особняком стоящий в искусстве современного озлобленного и растерянного мира, в своем Квартете словно предсказывает будущее, одновременно проникая в глубины человеческой души. И благоговейно перекликается с Малером. И танец, сценический ритуал, мастерски созданный хореографом и танцовщиками, точно сливается с музыкальной формой. Полностью отражает ее…

…Симфония номер 5 до минор Бетховена так много раз исполнена, так знаменита, так авторитетна, что, кажется, можно ее объявить, обозначить - и слушатели сами себе все споют, прочувствуют, восхитятся. В этом вся сложность. Велик груз популярности, которая как бы и не предполагает открытий. Мне кажется, именно этот момент особенно роднит включенные в программу вечера произведения. Перекидывает своеобразный мостик от Малера, Бетховена, Шнитке - к каждому из сидящих в зале.

Равновесие между иллюзией и реальностью, качели между общеизвестными клише, застрявшими в памяти ассоциациями, правилами, суждениями, - и пришествие истинной новизны, высокое художественное откровение, - вот что стало для меня отличительной чертой этого дождливого вечера, этой программы- спектакля. Потому что дирижер, безусловный лидер оркестра, маэстро Омер Меир Вельбер наделен счастливым умением созидать новое. Открывает неведомое. Проходить сквозь лабиринт, сквозь тоннель, освещенный чужими фонарями, чужими авторитетами, трактовками - без малейшей клишированности, без всякой инерции и подражательства. Он проживает, строит, исполняет знаменитую симфонию так, что понимаешь: ничего-то ты прежде про нее не знал. И даже не предполагал, что до такой степени не знаешь.

"Сила судьбы", "тема судьбы" - как это актуально. Как страшно. Выстраданная, измучившая композитора, эта великая симфония гордо и горько перекликается с нынешним днем. И будто плачет, и словно движется дорогой за слепыми поводырями, и вопрошает о неведомом. Дирижер сливается с музыкой, вбирает музыку в себя. Переносит свою силу и душу в каждый инструмент, в каждую группу оркестра. Он растворяется в музыкальном кипении и мощи, в нежности и надежде. Его - как отдельного человека, субъекта, руководителя коллектива, диктатора оркестра - нет. Есть в звучащих красках, сверкающих мазках, грозных созвучиях - художник, мыслитель¸ личность, умеющая объединить исполнителей. Есть апология, защита всем нам. Апология Вельбера - как попытка оправдать несчастных, не знающих, куда и зачем идти…

Да умолкнут снобы, считающие, что надо слушать только самые прославленные коллективы. Когда все совпадает, когда музыканты идут, летят, восходят к радуге постижения, когда дирижер отмечен Богом, случаются сенсации. И это счастье, что они случаются. "Симфонетт" Раананы говорит свое творческое слово! "Симфонетт" Раананы звучит!