В этот вечер все было совершенно не так, как обычно. Сама атмосфера, царившая в зале, словно вовлекала присутствовавших в творческий процесс, включала художественное электричество. Частички этого электричества будто подпитывали и участников действия на сцене, и зрителей в зале. Хотя зал до начала спектакля - это непостижимое множество разнородных энергий.

Была безупречная стройность оркестрового звучания, благостная и вдохновенная. Когда впитываешь гармонию и красоту - и дышишь с ними в унисон. Когда вокал - высококачественный, и его не приходится оправдывать, и не нужно утешаться различными "объективными" факторами, влияющими на артистов. Мне почудилось, будто настоящее небо Италии сияющим музыкальным потоком проступило сквозь потолок, перевитый техническими кабелями с гроздьями фонарей, в зале имени Чарльза Бронфмана. Небо одарило итальянцев удивительными певческими голосами. И музыкальным языком, который даже в быту звучит певуче. И океаном мелодий, которым нет конца. И ни мода, ни злоба земная, ни конъюнктура любого рода этой музыке не страшны.

Итальянский дирижер Леонардо Сини, вместе с Израильским филармоническим оркестром и с солистами - артистами, перевоплотившимися в героев бессмертной музыкальной драмы, увел слушателей в волшебную страну. В этот вечер на сцене израильской филармонии была прожита опера "Сельская честь". "Cavalleria rusticana". Часто называют ее коротко: "Cav". Это нашло отражение и в "Википедии", в познавательной статье про музыкальную историю о рыцарстве без рыцарства, о чести без почестей.

Вступлением, - будто своеобразной остановкой на смотровой площадке перед въездом в сицилийскую деревушку, - послужили роскошное, блестящее "Итальянское каприччио" Чайковского и плотная, изобилующая контрастами музыка авторитетного итальянского дирижера, композитора, музыкального критика и писателя Альфредо Казеллы. "Итальянское каприччио" - это музыка про "золото под солнцем", про Рим. Здесь карнавал, лошади в плюмажах, сверкающий крик фанфар, пляска. "Дорогой подарок для садовых концертов", - так презрительно высказался некогда об этом произведении злой критик. Теперь нам видно, ясно, как он был неправ. И я мысленно кружилась и плясала вместе с прекрасными, светоносными музыкальными картинами, с волной веселья, торжества, с очарованием народного празднества, с Италией Чайковского.

После антракта начинается совсем другое. Написанная по мотивам новеллы Джованни Верга опера Пьетро Масканьи "Сельская часть" стала первой в ряду музыкальных "веристских" рассказов. "Паяцы" Леонкавалло и "Плащ" Пуччини появились потом. Это великие крошки-оперы, одноактные трагедии о том, как маленькие люди, выходцы из общественных низов, коверкают и ломают свои жизни. Так была открыта новая тема в оперном искусстве: удалось показать, что "низы" бывают так же несчастны и подвержены страстям, как и "верхи". Что вне зависимости от положения на социальной лестнице в любом человеке уживаются ад и рай, ангел и бес. Все люди в какой-то мере одновременно и жертвы, и палачи.

…Начинается концертное исполнение оперы - и происходит чудо театра. Оно складывается из режиссерских штрихов, из органического существования артистов среди оркестровых пультов, будто это продуманные и точные декорации. Чудо возникает, когда актриса устраивается на стуле - а ты видишь и веришь, что это подоконник, и наступила ночь, а лампочки над пюпитрами музыкантов оркестра - далекие огни в спящей деревушке. Оброненный шарф, бутылка вина и блеск ножей - на фоне черного каскада костюмов оркестрантов, среди монохромного спектра одеяний вокалистов. Театр - это подчас всего лишь один или несколько стульев, но богатейшие эмоции и точно поставленная режиссерская задача. На этот раз все было прекрасно. И был театр!

…Он и она встречались. Возникли чувства. И вся маленькая деревушка была свидетельницей. Его призвали в солдаты. Она не дождалась. Вышла замуж. Он вернулся. От обиды и безысходности начал встречаться с другой, которая его страстно полюбила. Он позвал замуж. Но не мог забыть свою первую, самую светлую и романтичную любовь. И стал ей петь серенады по ночам. А она не осталась равнодушной. Невеста - та, которой он дал слово (и вся деревня была свидетельницей!) - доложила мужу соперницы. Муж вызвал сицилийского простодушного Ромео на дуэль и убил его. И вся деревня замерла в ужасе.
Ее зовут Сантуцца, - которая жестоко и отчаянно выдала своего возлюбленного ревнивому мужу. В этой роли итальянская певица Мария-Тереса Лева. Ее персонаж мечется в клетке своей души, не зная покоя. Любовь, сжигающая сердце страсть - ее проклятье. Беда и мука. Ее сопрано, жаркое, преодолевающее и перехлестывающее рамки диапазона, ее манера сценического существования - гипнотичны. И не хочется вдаваться в такие детали, как немного бесцветная середина тесситуры. Артистка передает боль, отчаяние, желание призвать маму Лючию, - мать своего любимого изменника, - в свидетели и помощники. Она не желает отказаться от своего Туридду, не желает понять его и отпустить. Ее способ мести: в затмении, в полусне, в припадке бешеной ревности выдать Туридду и Лолу, сказав Альфио, что того предают. Ее не заботит в тот момент результат действий. Туманный, неведомый. Ей не страшно за любимого. Только гордость, только страсть ведут разгневанную поселянку к цели. Да она, впрочем, и сама не знает, какова цель.

Альфио - возчик, уважаемый в деревне, сильный волевой труженик, Он любит искренне; он хозяин своей жизни и своей жены. И за свое готов драться. Того, что принадлежит ему, никто не отнимет. Гость из Италии Марко Кариа - точный выбор актера на такую роль . Его Альфио мгновенно переходит от типажа добряка и балагура к хищной маске оскорбленного владыки. Артист спускается со сцены, проходит вдоль первого ряда кресел зрительного зала, - и от его взгляда, от его напряженных плеч становится холодно и неуютно.

Туридду - Стефано Ла Колла. Еще один гость Израиля, третий в этом десанте послов страны оперы. Тенор, который сладко, чувственно и нежно поет для Лолы. И жестко, безжалостно, не заботясь о красоте голоса, выговаривает Сантуцце. И обреченно, отчаянно, поднимаясь на истинную высоту - и вокальную, и актерскую, - обращается к матери с просьбой не оставить, полюбить бедную Санту, - ту Сантуццу, которую он не смог полюбить.

Мама Лючия - несомненная удача израильской певицы меццо-сопрано Роны Шриры. Она и звучит, и играет прекрасно бедную, добрую, скромную женщину, которой нечего противопоставить сжигающим сердца страстям, злому року и жестокости мира. Она пластична, ее присутствие на сцене убедительно, и актерски точно обосновано.

Лола - Анат Чарны. Этот персонаж - обычная, среднестатистическая девочка, нежная и берущая от суровой жизни те крохи радости, которые та может дать. Израильская певица естественна, она рисует свою героиню пастельными красками голоса и актерского образа. Ее карамельные туфельки - единственное цветовое пятно, капелька цвета в море мрачноватого бытия.

Режиссер Ширит Ли Вайс - истинная победительница. Она смогла сделать концертную версию оперы Масканьи настолько живой, захватывающей, что слова "подлинный театр" в данном случае - никак не преувеличение. Ширит меня поражает не столько даже постановками на сцене Израильской оперы, сколько беспримерными удачами в оперной студии. Ее творческие находки свежи и оригинальны. В том варианте "Сельской чести", который показали в израильской филармонии, все идеи, акценты и нюансы лаконичны и виртуозно действенны.
Хор наш - интересное явление. Он может петь превосходно. А может так, как поет. Когда на piano, закрытым ртом, в "Аve Maria" - неплохо, культурно, чутко. Словно дуновение ветра пролетает в церковном приделе. А на forte - грубовато, пестро, нестройно. И без тембров. Зато громко.

Дирижер Леонардо Сини и филармонический оркестр заслуживают отдельной похвалы. Благодаря их мастерству и профессионализму спектакль столь хорош. Дирижер наделен тонким вкусом, и отличается мудрым и деликатным стилем общения с музыкой и музыкантами. Оркестр? Ну, этот оркестр прекрасен! Интермеццо, дивная оркестровая картина, несущая свет, утешающая, прозвучала эталонно!

Этот спектакль из разряда тех, что дарят человечеству надежду и уверенность. Надежду на то, что истинное искусство еще сможет, сумеет выжить в наши дни. И уверенность в том, что счастье общения с музыкой - это золото высочайшей пробы.