Тут у нас, в незабвенном русскоязычном ФБ часто идут споры - сионизм, религия, ортодоксы, евреи, внуки евреев, маца в СССР на Песах и прочие клятвенные заверения в иудаизме, впитанном с пеленок. С горечью вынужден констатировать: ничего подобного в нашей семье не было. Дед мой - тот, который учился врачевать в Швейцарии и Германии - тот был еврей настоящий. Я только от папы (мама умерла рано, я от нее и услышать особо ничего не сумел, дурень) слышал неприличности на идиш и то, как, глядя на меня, довольно противного подростка, он качал головой и бормотал: "Вой цу мир мит мейне йорен!"*, а одну мою приятельницу, к которой относился скептически, называл "бегейма"*. Вот как бы и все. Синагогу в нашем городе сожгли еще в 20-е, папа был обрезанным, на меня уже моэля не досталось, и мацу нам привозили не каждый Песах, а раз в два-три-четыре года.
Понятно, что среди еврейской молодежи в Свердловске ходили разговоры об эмиграции в Израиль, особенно в начале 70-х, когда начали выпускать. Но говорили больше теоретически, мол, классно было бы, особенно если из Вены или Рима ломануться в США, а там… там, сами понимаете - огого! И все расходились обратно по вузам, фабрикам и НИИ. Так что сионистом с детства я не был. Каюсь. Грешен.
Когда я женился, папа впервые со мной заговорил серьезно.
- В этой стране тебе надо или вступать в партию, или уезжать в Израиль. Здесь ни тебе, ни твоим детям жизни не будет.
- А ты?
- А я уже старый, куда я поеду?
Папе во время этого разговора было…55 лет…
- У тебя там, - сказал он. - двоюродная бабушка, родная сестра твоего дедушки, там мои троюродные сестры, племянники, тебе помогут, не на голое место едешь.
Я отказался, нес какую-то ахинею про то, что папа заведует сектором в академическом институте, доктор наук, профессор, уважаемый человек, ученики - уеду я и что с ним будет?
- Я потерплю, - сказал папа.
Я понес что-то про интересную работу на киностудии, про то, что меня там никто не ждет, что я там буду делать со своим гуманитарным и никому не нужным образованием и штучной профессией… Папа понял, что я безнадежен, махнул рукой и больше этот разговор не заводил. А через четыре года умер.
После этого лет пятнадцать жена меня время от времени спрашивала, когда же мы поедем в Израиль, но я, как настоящий правоверный еврей, отнекивался, что-то нес про "где родился, там и пригодился", интересную работу, привычный быт и прочий бред.
Шли годы.
Я был мальчиком способным, через полтора года получил самостоятельную постановку (уникальный случай - люди десятилетиями этого ждали!), снял несколько картин, поступил на Высшие Курсы сценаристов и режиссеров.
Страна и так-то была не очень, а тут совсем покатилась под откос, все стало рушиться, народ вокруг с недоумением оглядывался: "А что случилось?!", журнал "Огонек", конечно, радовал разоблачительными статьями, но, с другой стороны, детей надо было растить, и когда задумывался над их будущим, становилось как-то кисло.
Работа по-прежнему была интересной, не отнимешь, стало можно то, про что раньше думал "нельзя". Так я пробил съемки киножурнала про наш свердловский рок, а Леша Балабанов его снял и смонтировал, не злоупотребив при этом именем соавтора, ну да ладно. Это совсем другая история. Хотя я, конечно, сволочь злопамятная, не отнимешь. Но я не об этом. Я о том, как Виленские оказались в Израиле.
Мою лучшую картину "Остров" на студии не приняли. Перестройка перестройкой, новые времена новыми временами, но поджилки у чиновников тряслись по-старому. Мою картину "Свободная импровизация", снятую на Казахфильме, местное руководство зарубило ("за формализм"), пришлось пробивать через конфликтную комиссию Союза Кинематографистов. Страшное подозрения: все изменилось, но ничего не поменялось, закралось мне в душу (очень литературная фраза!). И я даже не подозревал, насколько я прав.
Потом была та самая поездка в Лондон (см. предыдущие посты), где я воочию увидел, что, оказывается, можно жить и по-другому! И когда нам стали хамить советские (еще) таможенники на обратном пути, мы с Мариной переглянулись, и все стало понятно без слов. Но самый поворот, после которого меня прямо выбросило (вбросило?) в Израиль, был впереди.
Мой друг и дважды однокашник (по универу и по Курсам) Володя Суворов написал сценарий документального фильма "Сукины дети" - про учебную часть при зоне, где готовят служебных собак и охранников. Кино получилось хорошее, вот правда, самому нравится. Снимали мы его почти год: я хотел захватить все четыре времени года, в процессе которых из милых добрых щенков вырастали злобные свирепые псы, а из перепуганных мальчишек - лагерные вертухаи. Кстати, тех псов, кто не хотел становиться злобным, просто убивали. Пацанов, слава богу, нет.
Забавная история: в это же время Леонид Филатов снимал своих "Сукиных детей". Две картины с одним названием - нонсенс. И я, в то время крайне наглое существо, набрал номер телефона Филатова. Трубку сняла его жена, Нина Шацкая.
- Здравствуйте! Меня зовут Саша Виленский, я режиссер Свердловской киностудии и снял документальный фильм под названием "Сукины дети"...
- Но "Сукины дети" - это наш фильм! - сказала жена режиссера Филатова.
- Так давайте решать, как будем выходить из этой ситуации, - вежливо предложил я.
- Меняйте название! - безапелляционно заявила трубка.
- Сами меняйте! - я ж говорю, когда-то я был очень борзым, не то, что сейчас. - Я уже в монтаже, а вы еще даже к съемкам не приступили.
- Не будем менять! - отрезала Ш-цкая
- И я не буду! - отрезал я и положил трубку.
А как известно, каждая картина сдавалась в Госкино. Так как Свердловская киностудия была центральной киностудией Госкино РСФСР (Москва и Ленинград были союзного подчинения), то первым делом ее нужно было сдать редакции республиканского главка.
Редакция Госкино - несколько дам неопределенного возраста, все как одна пергидрольные блондинки и все как одна с перманентом. Все они сами в себе не помещались от чувства собственной значимости. На провинциальных режиссеров, этих пигмеев, они даже не смотрели: не удостаивали. По слухам, все они были женами и другими родственницами московских начальников, устроивших их на эту прекрасную и очень, очень важную идеологическую должность.
Дамы снизошли до меня, сели в просмотровом зале и пошло кино.
Зажегся свет. Тишина. Не пауза, не молчание, а именно тишина.
- Ну, кто начнет? - наконец спросила одна из них.
Пауза.
- Давайте я, - другая.
Пауза.
- Что это мы сейчас посмотрели? - это был любимый вопрос редакторов и комиссий, мол, что за хрень? - это что такое?
Пауза.
- И что это за название? - вступила другая. - "Сукины дети"! Это кто?
И тут последовало эпическое, неожиданно перекликнувшееся с сегодняшней реальностью:
- Если эти мальчики (!) - сукины дети, то кто тогда… сука? Родина?!
Ей-богу, святая истинная правда, так и спросила. Потом резко развернулась ко мне - автор обычно сидел на последнем ряду - и сквозь зубы прошипела:
- Впрочем, откуда вот у - ЭТОГО - она показала пальцем на мой семитский шнобель. - Может быть чувство родины?
Конец простой: пришел тягач
И там был трос, и там был врач (с)
То есть, пришел зампредседателя Госкино РСФСР, кино посмотрели по второму разу, он тяжело вздохнул и спросил:
- Картина плановая?
- Плановая, - упавшим голосом сказала редактор(ка). Это значит, что если плановая картина не принимается, то все Госкино, включая работников киностудий и этих пергидрольных, не получает квартальную премию.
- Принимайте! - бросило высокое начальство.
- С этим названием: - ужаснулась белая тетя.
- С этим, - равнодушно бросил зампред и вышел.
А я понял, что я больше в этой стране жить не буду. Тетя права: у ЭТОГО чувства вот ЭТОЙ родины нет и быть не может. Не то, что не может - не должно. Ставим на этом большой… кто что хочет, пусть тот и подставляет. И тогда я сказал себе: "Идиот! Говорил тебе папа! Говорила тебе жена! Валим! Нет, блин, работа у него интересная! Нет больше у тебя этой работы, да и не было толком. Почему, ну почему я столько ждал, а не уехал раньше?!"
Через год мы всей семьей, обалдевшие и невменяемые, сошли с трапа самолета в Бен-Гурионе, и я, собиравшийся тут же лететь в Америку, вдохнул горячий воздух под пение веселых подростков הבאנו שלום עליכם…. и понял, что никуда я отсюда не уеду. Хотите верьте, хотите нет, но в эту минуту я почувствовал себя израильтянином.
Поэтому, когда идут эти самые споры, кто больший еврей, кто меньший, каких внуков куда депортировать и нужно ли менять Закон о возвращении, сколько гоев сюда завезли и прочую лабудень, я вспоминаю ту редактор(ку) Госкино РСФСР, которой сильно мешал мой нос и которая меня таки раскусила - с отсутствием "чувства родины".
P.S. Заканчивать, как водится, надо на позитиве.
После Госкино РСФСР картину надо было сдать в Госкино СССР. Ну, это попроще: только завизировать набор совершенно необходимых документов.
Редактор союзного главка посмотрел документы, хмыкнул:
- "Сукины дети"... А вы знаете, что Филатов снимает картину с тем же названием?
- Знаю, - ответил я, приготовившись ко второй части эпопеи.
- Повезло, - хмыкнул тот и шлепнул печать на лист приемки. - Повезло, что вы сдали раньше. Всего доброго!
А самое приятное было, когда я забирал коробки с пленкой из аппаратной. Киномеханик Госкино видевший все… нет, не так, ВСЕ кино, снимавшееся в РСФСР, протянул коробки и спросил:
- Твой фильм?
- Мой, - признался я.
- Хорошая картина, - сказал он. И для меня это была высшая похвала
* "Каково мне в мои годы"
** "Корова" (в данном значении)