Семья Борзини в полном составе вышла из Дуомо и направилась к своей карете. Статус обязывал Николу Борзини держать собственный роскошный выезд. Экипаж находился у левой стены грандиозного готического собора. А прямо напротив, по Виа Санта Радегонда, тянулись торговые ряды. Аппетитные запахи самой разнообразной снеди заполняли площадь. Чуть поодаль расположились флорентийские торговцы тканями и кожевенными изделиями.

- Отец, я хочу жаренный миндаль! - Альфредо капризно выпятил нижнюю губу.

- Антонио, контессино пожелал миндаль, займись этим, - приказал сопровождавшему их слуге дон Никола.

Антонио тотчас отправился выполнять приказ хозяина. В одной из лавок отцу помогала торговать девчонка, которая очень нравилась парню. Он был бы рад пересечься с ней взглядами, а то и перекинуться парочкой слов, если удастся. Но Альфредо и родителей потащил за собой. Алессандре же было велено ждать их возле кареты. Ни о каких гостинцах для дочери не было и речи.

Внезапно налетел сильный ветер и только что лазурное небо превратилось в серое месиво из неприятно моросящего дождя. Вскоре сиятельное семейство, закутанное в просторные накидки с капюшонами из тонкой шерсти, вернулось. За ними тащил покупки насквозь промокший слуга. Все трое возбужденно обсуждали испортившуюся погоду, на ходу уплетая миндаль с прикупленными тут же фруктами.

Девушка в очередной раз остро чувствовала свое одиночество. Родители с братом составляли единое целое, тогда как между нею и ее семьей образовалась пока невидимая, но осязаемая стена.

Завидев главу клана, кучер ловко соскочил с козел. Виконтесса первой, слегка приподняв пышные юбки расшитого серебряными нитками платья, поставила ножку в кожаном башмачке на ступеньку. За ней последовала было дочь, но виконт отодвинул ее, велев первым занять свое место сыну. Альфредо аж покраснел от натуги, пытаясь высунуть язык как можно дальше, дразня и обзывая сестру.

- Ты презренная девица, мокрая курица!

- Альфредо, - закатив к небу глаза, мать сделала вид, что журит сына.

На самом деле виконтесса не чаяла в нем души. Мальчишке дозволялось абсолютно все.

Юная Алессандра стояла рядом с экипажем, на раззолоченной дверце которого красовался родовой герб. Девушка с отчаянной тоской думала о том, что ей нет места в той жизни, которую так красочно и притягательно обсуждают ее подружки. Она никогда не выйдет замуж и не познает мужчины. Ее платья всегда будут одинаково скучными, а волосы не украсят ни шляпка, ни шарфик, ни диадема. И никаких дамских штучек - вроде кокетливых взглядов, веселого смеха, подаренных воздыхателями цветов и милых украшений - только скромный золотой крестик, запрятанный глубоко под рясу… Родные уготовили ей печальную участь, собираясь обречь на монастырское затворничество до конца дней.

- Алессандра! - в ее мрачные мысли врезался раздраженный оклик отца, - тебя еще долго ждать? Или может быть ты собралась возвращаться домой одна? Пешком под дождем?

- Ничего удивительного, дорогой! Она, видимо, ждет, что по дороге ее пожалеет и подберет какой-нибудь распутник, - виконтесса откинулась на бархатные подушки сиденья и принялась томно играть веером из страусиных перьев, прикрывавшим ее недовольство.

Едва карета вкатилась во двор шикарного особняка, располагавшегося на улице Санто-Спирито, девушка спрыгнула с подножки, не дожидаясь, пока слуги помогут выйти из экипажа всему семейству. Ей хотелось как можно скорее скрыться у себя в комнате и не выходить оттуда даже к ужину, несмотря на голод, одолевавший ее молодое здоровое тело.

Тонкая фигурка Алессандры была уже в проеме широко распахнутых дубовых дверей, когда спешившая к ним мать-настоятельница монастыря Сан-Маурицио подхватила ее за локоть, обтянутый весьма грубой, терзающей нежную кожу материей. Монахиня основательно промерзла, ей поскорее хотелось оказаться внутри дома и обсохнуть.

- Не так быстро, милая! Мой визит к вашим родителям напрямую касается вас!

- Но, матушка, мы с вами уже говорили много раз. Я не намерена принимать постриг! - горячо возразила Алессандра.

- Это решать не вам, моя красавица.

К порогу дома как раз подошли родители с братом. Альфредо протиснулся мимо сестры и монахини, и, перепрыгивая через ступени, взбежал по широкой лестнице наверх, в игровую комнату.

- О, сестра Мария, мы так рады вас видеть! Пройдемте в гостиную, вам непременно надо обсушиться, - воскликнула хозяйка дома.

- Дорогая, прикажи разжечь камин, в комнате довольно зябко. Матушке может показаться, что мы не оказываем ей должного гостеприимства, - Никола Борзини любезным жестом пригласил монахиню расположиться на одном из многочисленных мягчайших диванов, затканных гобеленовым полотном в красно-голубых тонах.

- Благодарю, синьор Борзини, вы столь любезны! Я бы хотела уточнить, когда мы сможем предметно обсудить все детали нашего дела, - монахиня выразительно посмотрела в сторону Алессандры.

Виконт прекрасно осознавал, что церковникам не терпится отхватить свой куш. На него уже оказывали давление и ждали определенных шагов. В глубине души Никола Борзини жалел своего ребенка, понимая, на что обрекает девушку. Ему непременно хотелось заручиться согласием дочери на столь важный и необратимый шаг.

Для юной Алессандры это было невыносимо. Родной отец добивался не просто отречения дочери от светской роскоши со всеми вытекающими удовольствиями, он требовал ее сознательного желания посвятить себя Иисусу. И никогда больше не слышать светской музыки, не испытывать радостного трепета первой влюбленности. Но самое ужасное заключалось в том, какой именно монастырь родные избрали для погребения своего дитя заживо.

* * *

Прекрасную церковь Сан-Маурицио-аль-Монастеро-Маджоре недаром называют "Сикстинской капеллой Милана". Ее расписывал Бернандино Луини с сыновьями и подмастерьями. Будучи учеником великого Леонардо, Луини отдавался работе без остатка, используя весь свой пыл, талант и умение. К этим старым, намоленным не одним поколением стенам, приложил свою кисть и прекрасный художник Симоне Петерцано, учитель самого Караваджо. Необыкновенная живопись заполняла каждый сантиметр монастыря. Казалось, вдохновение здесь разлито вокруг, оно создает ощущение эстетической эйфории. Чему способствовали насыщенные голубые, красные и золотые тона со сценами из жизни святых.

И тем не менее это место, созданное творением человеческого гения, отличалось невероятной, поистине садисткой строгостью в отношении своих послушниц. Монахини вели абсолютно изолированную жизнь. Настолько, что не имели возможности оценить поэзию мастерски созданных фресок. Обитавшие там женщины, живописи толком и не видели, так как ни секунды не оставались без дела. А уж останавливаться, созерцая красоту, испытывать восторг при виде прекрасных художественных полотен, и вовсе считалось суетной праздностью. Дозволительны были физический труд и духовные практики в виде чтения Библии, размышлений о божественном и, конечно, бесконечных молитв.

Да и не могли эти несчастные осознать всего великолепия, в котором проходили их суровые будни. Ведь церковь Сан-Маурицио была разделена на две части глухой стеной без дверного проема: одна для мирян, другая для монахинь. Так вот, монахини принимали участие в общих богослужениях только через небольшое зарешеченное окошко в арке над алтарем, привстав на цыпочки. И несмотря на то, что на своей закрытой половине жили буквально среди шедевров живописи, не могли видеть всего великолепия фресок Луини и других мастеров. К тому же в XVI веке архиепископ Карло Борромео повелел сделать окошко еще меньше, дабы усилить режим изоляции. Обо всем этом бедной девушке лишь предстояло узнать.

День, о котором идет речь, стал переломным в жизни совсем еще юной Алессандры.

Мать-настоятельница вышла из особняка семейства Борзини, будучи в отличном расположении духа. У ворот женщину поджидал экипаж хозяина дома, дабы отвезти в монастырь. Куда в скором времени должна была прибыть новая послушница - Алессандра. Семейство одарило настоятельницу заверениями на сей счет. Обещания были подкреплены полной корзиной снеди и отличного вина с ломбардийских виноградников.

Но самое важное, из-за чего собственно монахиня и посетила этот оазис аристократической роскоши, заключалось в весьма щедром пожертвовании церкви.

* * *

- О, милая! Как же все прекрасно складывается! - виконтесса Стефания Борзини попыталась приобнять дочь. - Теперь я буду спокойна за твою судьбу и за благополучие нашего дорогого Альфредо.

Стефания говорила о постриге дочери, как о чем-то уже решенном. Она даже сама себе показалась искренней.

- Напрасно ты столько времени отказывалась от спокойной жизни среди девушек из самых благородных семейств Милана. Ты никогда и ни в чем не будешь знать нужды. О тебе полностью позаботятся в монастырской тиши и благодати. Ну разве это не прекрасно - стать невестой Христовой?

- Да, разумеется, матушка, к тому же я не составлю вам конкуренции на балах и приемах. А еще вам не придется отдавать мою часть приданного какому-то, как вы любите повторять, прощелыге. Все перейдет к братцу.

- Не смей разговаривать с матерью в таком тоне!

- Отец, что я вам сделала плохого? - стоя посреди роскошного зала в родительском доме, девушка пыталась взывать к чувствам родных после ухода монахини.

Ее выразительные темные глаза, прозрачные от слез, выражали боль и недоумение. Чем и сам Борзини и его супруга были немало раздосадованы. Родители действовали в общепринятых рамках своего времени, не давая себе труда задуматься. Да и о чем? Решают взрослые, дети подчиняются. Так устроен мир.

Но не такова была природа их амбициозной девочки, рожденной блистать и покорять. Финансовые же соображения требовали избавиться от ее содержания, слишком дорогостоящего, впрочем, как и приданное в случае замужества.

Если девушке из аристократической семьи не удавалось найти богатого и знатного жениха, что случалось не так уж редко, монашеский статус помогал сохранению чести фамилии. К тому же благочестивость и пожертвования церкви считались добродетелью и подчеркивали высокий ранг семьи в глазах общества. Наследник же мог составить в свое время удачную партию и, приумножив состояние, продолжить род.

- Дорогой, позволь мне поговорить с нашей дочерью наедине, - виконтесса поднесла ко лбу изящное запястье, на котором сверкал увесистый браслет, усыпанный бриллиантовой крошкой. - Что-то у меня разболелась голова. Поднимайся к себе в комнату Алессандра, я иду следом.

- По-моему, мы уже все перепробовали с этой девчонкой. Запирали в холодной комнате без обеда. Запрещали наносить визиты подругам и принимать их у нас, никуда не выпускали. Алессандра носит одежду из грубой ткани. На наших слугах и то получше! Альфредо почти не общается с сестрой, лишь грубит и дразнит самыми обидными прозвищами. А мы этого словно бы не замечаем, - Борзини озадаченно поднялся с кресла и подошел к лестнице, на которой стояла его жена.

- Есть кое-что не для мужских ушей, о чем я хочу поговорить с ней, как женщина с женщиной.

- Но наша дочь невинна, что же такое ты собираешься ей сказать?

- Не волнуйся, это никак не отразится на репутации семьи, а вот помочь может, - улыбнулась виконтесса и слегка дотронувшись до гладко выбритой щеки мужа, отправилась наверх, в комнату дочери.

Алессандра ждала мать, сидя за туалетным столиком и, нервничая, расчесывала свои прекрасные густые волосы.

- Моя милая, какая же ты у меня красавица! - Стефания приблизилась к дочери и приобняла ее за худенькие плечи.

Девушка давно отвыкла от ласкового материнского тона. Но за сегодняшний день это произошло дважды, что дало Алессандре малую толику надежды.

- Но мама, я не хочу скрывать свою красоту за стенами монастыря и навсегда упрятать волосы под покрывало.

"Да, жалко состригать такое богатство", - невольно подумала Стефания, а вслух произнесла:

- Ну что ты моя девочка! Дарить свою невинность и молодость создателю нашему, это ли не высшее блаженство! Кто как не Он лучше любых мужчин с их вечной грязными приземленными помыслами, сможет оценить твою нежность, твое прекрасное личико, твое тело, облаченное в строгое одеяние и оттого еще более притягательное и желанное. Ты будешь любима вечно, даже когда состаришься и утратишь внешнюю привлекательность. Он всегда будет благословлять твою чистую душу. Тогда как мужчины в миру изменчивы и коварны. Ни один из них не стоит даже твоего взгляда.

А как женственно ты будешь выглядеть в наряде невесты Христовой в белом платье и венце! Подруги с завистью целый месяц станут внимать твоим рассказам о подготовке к таинству посвящения.

- Месяц? У меня впереди есть целый месяц?! - перебила Алессандра, резко вскочив. - Так я смогу увидеться с Моникой, Аделью и другими девочками?

В этот момент она сломалась. Девушка понимала, что так или иначе ее все равно вынудят это сделать. Или придется бежать из дома, но как и куда, без денег, без сопровождения…

Алессандра решительно отбросила мрачные мысли о предстоящем. Она была так измучена ужасным отношением к себе родных с тех пор, как ей исполнилось пятнадцать лет, что месяц показался ей целой жизнью.

- Ну конечно, моя милая! Все, что только пожелаешь, будет к твоим услугам. Самые красивые наряды, вкусности, которые ты любишь, выезды на пикник с дамами и кавалерами. И все это сегодня, сейчас, тебе лишь надо перестать упрямиться и огорчать своего отца…

С этой минуты жизнь несчастной Алессандры преобразилась. Каждый день стал для нее праздником со всевозможными удовольствиями. Родители как могли старались радовать дочь, которую обрекали на полную безвестность и однообразное существование, запертой навсегда в безрадостных монастырских покоях.

Алессандра была не глупа и достаточно тщеславна. Она еще не знала этой стороны своего характера. Ей были свойственны живость и непосредственность. Кокетливая и чувственная от природы, девушка видела, как ее появление в светских гостиных магически действует на мужчин. Подруги, уже ходившие в невестах и отнюдь не Христовых, смотрели на нее меж тем с жалостью и сочувствием. Но она гордо рассказывала собравшимся вокруг, какое удивительное будущее ее ожидает. И не желала признаваться себе, что ненавидит каждую секунду, приближающую ее к отречению от жизни не по своей воле.

* * *

- Не трогайте мои волосы, они слишком красивы, - Алессандра извивалась в руках двух немолодых монахинь, крепко державших ее за руки. А третья привычным ловким движением отхватывала длинные локоны девушки. После стрижки более молодые монахини обрядили послушницу в длинную черную одежду, водрузили на голову скапулярий, специальный головной убор, и дали пояс.

Более Алессандра не сопротивлялась. Она безвольно поникла в руках таких же черных теней, какой отныне стала сама.

* * *

- Сестра Августа, мать-настоятельница требует вас к себе. Не заставляйте ее ждать, - строго прибавила сестра Агнесса и сердито зыркнув на Алессандру, отправилась по узкому коридору на монастырскую кухню.

"Не иначе как эта старая ведьма донесла на меня", - усмехнувшись, решила Алессандра.

Уже 17 лет она звалась сестрой Августой. Приняв постриг, девушка ни разу не виделась с семьей, и никто никогда больше не называл ее мирским именем. Но молодую женщину это давно не печалило. Она вычеркнула из памяти родных и лишь редкие воспоминания смутно бередили ее очерствевшее нутро.

Со временем Алессандра хорошо освоилась в тюрьме, как она называла про себя монастырь. У девушки, к ее собственному удивлению, оказался достаточно стойкий характер. Постепенно изучив все помещения и закоулки нового обиталища, она решила, что сможет каким-то образом найти способ смириться с жизнью, уготованной ей в этом закрытом, мрачном мире и даже извлечь для себя некое подобие пользы и удовольствия. Подчинения ее воле над себе подобными, вот чего отныне жаждала ее ожесточившаяся душа.

- Матушка, вы звали меня? - тихо постучав, Алессандра аккуратно приоткрыла тяжелую дверь в кабинет матери-настоятельницы.

- Входите, сестра Августа, и притворите за собой дверь, - раздался низкий скрипучий голос. - До меня дошли слухи о вашем совершенно неподобающем поведении. Вы всегда были большой проблемой. С тех самых пор, как поступили сюда.

- Если вы помните, матушка, это не было моим горячим желанием! - спокойно возразила молодая женщина.

- Не смей перечить мне, дерзкая девчонка! Ты уже более пятнадцати лет живешь в монастыре. И с тех пор особых пожертвований от твоих родных церковь не видела.

- Это не моя вина и вам об этом хорошо известно!

Алессандра почувствовала, как гнев зарождается где-то внутри ее естества, точно кипящая лава.

- Ты попираешь наши устои. Мне доложили, что много времени проводишь у окна возле алтаря во время богослужения. Я не потерплю такого богомерзкого поведения в этих святых стенах! Должно молиться, а не пялиться на мирян за стеной.

Молодая женщина внезапно метнулась к настоятельнице и схватила ее за горло. Но не успела сжать, ее пальцы лишь ощутили дряблость старческой кожи. Алессандре давно хотелось это сделать, с того самого дня, когда она столкнулась с матерью-настоятельницей на пороге родительского дома. Но тогда девушка этого не осознавала. Зато теперь была полна решимости довести задуманное до конца. Но ей не пришлось ничего делать. От неожиданности и в силу преклонного возраста старуха черным комком сползла на пол, покрытый толстым ковром. Сестру Марию хватил удар.

Молодая женщина неторопливо взяла мягкую подушку с кресла настоятельницы, подложила ей под голову и укрыла своим платком из козьей шерсти. Затем вызвала подмогу.

С тех пор Алессандра преданно ухаживала за престарелой матерью-настоятельницей. Дьявольская улыбка искажала ее тонкие черты во время ночных бдений у ложа старухи. Отныне сестра Мария находилась под полным ее контролем. И лишь глазами могла молить о пощаде. Молодая монахиня буквально поселилась в келье настоятельницы, следя за тем, чтобы никто не мог с ней оставаться наедине. Это примеряло Алессандру-Августу с действительностью. Но не только…

Тайные любовные свидания с некоторых пор стали источником ненасытной радости молодой женщины. Она будто вышла из ада, перестав задыхаться в этом затхлом мире.

Прошел не один год монашеской жизни, прежде чем все случилось. Крошечное окошко, служившее сестрам монастыря единственной связью с внешним миром во время богослужения, явилось для Алессандры спасением. Как-то в очередной раз приникнув к нему в надежде разглядеть хоть какое-то движение жизни за пределами своей обители, она тотчас с испугом отпрянула. Прямо на нее уставился коричневый глаз, и его обладатель что-то прошептал. Это был мужской голос. Монахиня вновь приблизила лицо к окошку.

- Я давно за вами наблюдаю, вы невероятно хороши! Какой изверг вас сюда запер? Спрятать такую красоту кощунственно!

- Кто вы? - Алессандра-Августа была напугана, но, пожалуй, еще больше заинтригована.

- Граф Массимо Рикарди, - к вашим услугам.

- Но как и где вы могли видеть меня?

- О, это не так уж и сложно на самом деле, - приятный голос незнакомца ласкал слух Алессандры. - У меня достаточно связей в церковной епархии. К тому же, как попечителю церкви Сан-Маурицио, мне приходится время от времени наносить визиты матушке Марии. Я видел вас несколько раз. Если бы вы только захотели встретиться со мной… Я могу это устроить…

- Нет-нет, это невозможно! - Алессандра быстро отошла от окошка и скрылась в своей келье.

Она не спала всю ночь от снедавших ее греховных чувств и видений.

Назавтра все повторилось. Потом были и другие мужчины. А однажды объектом ее страсти стала юная девица, не так давно отданная в монастырь обедневшими родственниками.

К тому времени, когда мать-настоятельница отдала богу душу, сестра Августа была уже незаменима в монастыре. Благодаря своим могущественным любовникам она заняла место в кабинете покойной. И надо отдать новой настоятельнице должное, хорошо справлялась. Изучив бухгалтерские книги, твердой рукой вела монастырское хозяйство, с легкостью внушив сестрам, что такова воля сестры Марии. Ничто не ускользало от пронзительного темного взгляда этой женщины. Назначив одну из своих любовниц доглядывать за монахинями и доносить ей обо всех разговорах в кельях и за их пределами, она превратилась в демона, в реинкарнацию Лилит* в монашеском облаченье.

Очень скоро сестры ощутили на себе властную натуру этой неординарной женщины. Ныне ее боялись и сестры, и те редкие мужчины, что появлялись время от времени в этих древних стенах.

Страдая жестокими бессонницами, сестра Августа полюбила бродить ночами. И однажды до смерти напугала одну из девочек-послушниц, застрявшую на уборке кухни после вечерней трапезы.

- Она двигалась будто призрак, не понимая, куда идет. Волосы неприбранные, развеваются вокруг головы, - шепталась послушница со своими товарками.

- Что это вы тут сгрудились, опять сплетничаете? - сестра Агнесса, проходя мимо, строго оглядела девочек. Марш к заутрене!

- Но сестра Агнесса, я сама ее видела!

- Мало ли что ты видела, мать-настоятельница без дела ходить не станет, в отличие от вас, бесстыдниц!

Но и сама Агнесса, да и остальные сестры старались ночью из своих комнат без особой нужды не высовываться, зная об этой неприятной особенности Алессандры-Августы.

Ее же томила неизъяснимая тоска. С некоторых пор у Алессандры появилась потребность рассматривать прекрасные фрески на стенах монастыря. Она подносила свечу поближе к рисункам и в ее дрожащем свете подолгу их изучала. Сцены из жизни святых матушку Августу не особо волновали. Но простор и воздух, шедший от изображений, полное ощущение чистоты и свободы, вот что привлекало женщину. Если бы она могла переселиться туда, к ним, войти в эти стены, стать такой же легкой и независимой, также парить над землей… Она пыталась поймать взгляды изображенных полубогов, но они были равнодушны к ее терзаниям и по-прежнему устремлялись в недоступное ей пространство.

Злая ирония заключалась в том, что эта женщина с юности стремилась быть земной. Ощущать богатую палитру человеческого существования во всех проявлениях. Но познав плотскую любовь, обретя власть над подобными себе, она страстно тянулась к божественным созданиям. Только среди них, мнилось монахине, она сможет ощутить всю полноту бытия…

* * *

Мать-настоятельница Августа вышла в просыпающийся от зимы внутренний дворик церкви Сан-Маурицио. Она присела на одну-единственную деревянную скамью, вкопанную в рыхлую землю. Очередная весна напомнила о себе лишь привычной уже слабостью и недомоганием. Небольшой сад окружали высокие старинные стены, увитые мшистым зеленым ковром и плющом, укоренившимся кое-где в каменных расщелинах.

"Пора бы приступить к посадкам и почистить камень. За зиму влаги тут набралось немало. Можно будет пустить виноградную лозу поверху стен", - устало подумала пожилая женщина. Она запрокинула увядшее лицо в яркую, бездонную синеву. "Это кусочек моей свободы", - монахиня сжала в кулачок скрюченные артритом пальцы. Солнце беспощадно высветило глубокие морщины и темные впадины глазниц. Что давно ее не заботило.

Августа прикрыла подслеповатые глаза и вдруг отчетливо увидела красивую девочку, махавшую ей рукой, сначала издали, а затем стремительно приблизившуюся. Это была она, еще маленькая Алессандра, полная жизни и надежд…

Голова матери-настоятельницы свесилась на некогда пышную грудь и прикрыла золотой крестик с крупным бриллиантом, свисавший поверх рясы. Старушка задремала, пригретая щедрым лучами. Так ее и нашли на скамейке, наконец успокоившей свое бурное сердце.

* * *

Монастырь был закрыт в 1798 году и церковь стала приходской. Сегодня церковь Сан-Маурицио аль Монастеро Маджоре является частью музея археологии и доступна для посещения всем желающим. А окошко и поныне находится в глухой половине церкви. И все также наводит тоску на пришедших, представляющих себя на месте женщин, живших в этом прекрасном, скорбном месте.

* Лилит - демоница в еврейской мифологии. В каббалистической теории - первая жена Адама.