Когда из горячего, как жар скарлатины, дня августа я вплыла в темную прохладу зала, время обрело другой ритм и свет. Время стало театром; поэтичной, душистой и печальной чеховской загадкой. Чеховские строки обратились в движение и диалоги. В вечные вопросы, которые расцвеченной словами, масками и метафорами театральной тропой вели к финальной сцене.

Режиссер Миша Лурье вместе со своими единомышленниками представил в тель-авивском уютном зале "Бейт-Альфа" чеховского "Черного монаха".

Миша Лурье в израильском драматическом и разнообразном художественном пространстве создал множество пронзительных и запоминающихся творений. Это и экспансивный бег, хохот, жонглирование "Кьеджинских перепалок". И пророческий абсурд "Танго" гениального Мрожека. И незабываемая мудрая пластика белого "Нашего городка". Драматург Александр Галин, пьесу которого "Ретро" Лурье поставил в "Идишпиле" - чудесном, ныне закрытом театре, - признал спектакль лучшей постановкой среди многих сотен сценических воплощений его пьес. И чтобы вспомнить все яркие удачи и взлеты волшебника-режиссера Лурье, мне, как минимум, пришлось бы приложить к тексту увесистый фотоальбом. Через мастерскую этого большого театрального педагога прошли многие ярчайшие представители израильского театра. Его творческий почерк, его стиль, его техника - в сокровищнице и летописи театрального искусства Израиля.

И вот - Чехов. "Черный монах". Эта повесть кажется мне удивительным кроссвордом: трактовать ее можно самым различным образом; так, как вздумается каждому читателю. Это особый эскиз, лабиринт для вдумчивых современников. И таков же получился спектакль - совершенно самостоятельный, интеллектуальный театральный пейзаж, наполненный дивным трепетом изысканного сценического, вещего света. (Художник-алхимик Миша Чернявский колдует, одушевляет пространство сцены, и свет в этой постановке - еще один важный герой!).

Звезды и светильники, меняющие цвет; мостики через ручьи, через воздух и воду; диалоги, которые бьются о край сюжета, как волны о борт корабля… Воздушный змей и кукла-неваляшка, старинная ванька-встанька, ушедшая в прошлое милая игрушка с нелепой улыбкой… Шахматная доска и многофункциональное пугало, дель-артовские маски…

Магистр Андрей Коврин (Ариэль Крыжопольский) рассказывает слышанную им когда-то (или им же придуманную) легенду о черном монахе. Они мучается, но не может отрешиться от этого видения и меняется под его воздействием. Или все же это происходит само по себе¸ без всякого монаха - просто он мечется между трудом и бездельем между верой в себя и отчаянной самокритикой в попытках понять себя и объяснить себя себе же… Себя, о себе Чехов думает в связи с этой странной историей. Тут вспомним, что сильнейшее легочное кровотечение у Чехова случилось после драматичного провала "Чайки".

Коврин заболевает, теряет смысл существования, а потом и рассудок. И "интересная жизнь" в нем иссякает. Коврин - он и есть монах-парадокс, маска-тайна, черный дым, клубящийся над неуютной и непостижимой пустой землей.

Маски в спектакле играют, акцентируют суть происходящего. Маски множат сущности. Дивный, сказочный сад, который самоотверженно и неистово возделывает бывший опекун и воспитатель Коврина Песоцкий, оказывается тираном.

Тихий нарядный сад - жестокий триумфатор. Он отнимает у Песоцкого человечность, убивает в нем все другие интересы и смыслы. Преданность саду - как флюс. Как безумие. И актер Нир Менке точно и негромко показывает именно эту фанатичную однобокость как некую форму помешательства. Красота сада калечит, делает Песоцкого жестоким: чего стоит его отчаянный, истеричный крик по поводу привязанной к яблоне лошади? Песоцкий даже свою дочь Таню не видит за этими деревьями и готов ею жертвовать, принести ее в жертву Минотавру-саду. И два тирана, садовод и его сад, способны захватить и поработить всякую живую душу.

Таня - пасторальная, акварельная. Будто яблонька или куст сирени. Она напомнила мне эхо, тихую песню, тростник у воды. Отголосок сада. Анита Фердман именно такой ее играет. Неярко, но вполне в стиле.

Музыка в этом спектакле дышит, мягко оттеняет поэзию, подчеркивает тревогу, обрамляет задумчивую мозаику сценической фантазии. И свет, и звук, и эстетика мизансцен, и сценографические акценты (театральный маг-художник Саша Лисянский умеет жестом, намеком, блесткой-предметом усилить идею режиссера!) призваны предоставить пространство и создать атмосферу главному действующему лицу, корифею.

Актеру-премьеру Ариэлю Крыжопольскому. Он сыграл свою звездную роль, заставив зал изумленно ахнуть и потрясенно выдохнуть в финале. Актер удивительно пластичен, он словно перерождается, надевая маску, и поступательно расширяет границы и усложняет рисунок роли. Герой углублен в неисчерпаемый чеховский материал. Он так отчаянно ищет ответы на вечные вопросы бытия, так хрупок и при этом самоотвержен, что гордость за него, восхищение, сочувствие и душевная боль в финале спектакля накрыли меня с огромной силой.

Режиссер Миша Лурье способен отворить изящную самшитовую шкатулку творчества великого знатока человеков Антона Чехова самыми разными ключами. Ключом благодарного читателя. Ключом смелого интерпретатора. Ключом мастера театра. Нет конца его замыслам и находкам, неиссякаем поток вдохновенных говорящих символов. Роскошь режиссерской фантазии поражает. Но главная, на мой взгляд, самая принципиальная находка - Коврин, каким его сыграл Ариэль Крыжопольский..

"Черный монах" в театре "La Panim", в зале "Бейт-Альфа". Смотрите.