…Он появился в белой рубашке, джинсах и кроссовках. Инфант. Студент Оксфорда на каникулах… Гиорги Гигашвили - пианист, ворвавшийся в самый звездный, самый авангардный отряд мировой музыки, триумфатор, - несмотря на то, что ему присудили второе, а не первое место! - состоявшегося год назад международного конкурса имени Рубинштейна. Он снова вышел на сцену тель-авивского филармонического зала. Этот зал в едином порыве тогда, на конкурсе, встал после исполнения прокофьевского Концерта, и бешено аплодировал. И вся Грузия, мне кажется, встала в унисон с нами, с нашим порывом. Разделяя восторг и ту бешеную энергетическую силу, которая и есть живая душа искусства.

Подписывайтесь на наш телеграм-канал: zahav.ru - события в Израиле и мире

За этот год Гиорги Гигашвили много учился, много концертировал. Искал себя. В Израиле он выступает часто - и армия поклонников, его преданных адептов растет. И вот ночной неформальный концерт. "Филармония в джинсах". В принципе - именно его, Гиорги Гигашвили, концерт. Хотя неакадемический. Юный и эксцентричный. В джинсах, с пивом, с расслабленной "Besame mucho" вместо увертюры, которую в фойе поют неотчетливые и вне всякого жанра плывущие в огромных стеклах парни с электрогитарами. Есть такие любители, представители культурной публики, которым вполне мило запить фуагра борщом, но это не про меня. И фуагра здесь - не пример высокой кухни, а, скорее, условный элемент пафосности. И борщ - не синоним страстной умиленности, этой фольклорной инфантильности "крепче целуй меня, крепче целуй…". В общем, настала ночь, пруд перед филармонией застыл антрацитом. Я примчалась из Нетании, где в этот же вечер рассказывала залу о жизни и трагедии "красного Карабаса" Всеволода Мейерхольда. Зал был прекрасен. Тих, робок, сострадателен. И мне было легко и вдохновенно рассказывать, проходить дорогами и ухабами жизни-горения…И вот - Тель-Авив, вечно пульсирующий, многообразно звучащий, город- театр. Город - концерт.

Парни допели свои легкие расслабляющие- предваряющие песни. Мы заняли свои места, и к ночному залу вышел актер Дрор Керен. Концерт ведь другой, нетипичный, особенный, сюрпризы и отступления от классической концертной формы приветствуются. Дрор Керен сказал о том, что это вечер романтики. И с нами будут великие романтики Шопен и Брамс. И еще этот прекрасный актер прочел - печально и нежно - балладу Ханоха Левина о и господине Почти и госпоже Уже ("Адон Кимат вэгверет Квар"). Из книги "Что имеет смысл для птицы". ("Ма ихпат леципор").

Слова падали в огромный зал грустными аккордами. Крошка-баллада просто и невесело рассказала о жизни двоих, которые не встретили, не построили счастье. Да и возможно ли его построить. И нам в который раз открывалась суть романтизма: очень возвышенно, все красиво и часто грустно. И потом Гиорги Гигашвили сыграл Балладу номер 4 фа минор. Родниковая чистота и горькое смятение соединились в этой дивной музыке. Напор, беспокойство, благоговение перед красотой жемчужных пассажей, ювелирная техническая отделка - это уже определившиеся черты стиля Гигашвили- романтика. От медитативной лирики до грозного ливня мощного финала пианисту удается удерживать душу и внимание слушателя в своем поле, не отпускать ни на мгновение. Почему-то представилась мне строгая Орлеанская площадь в Париже, Шопен, дающий урок ученику, его кашель, и тихий голос, и одиночество посреди почти абсолютно благополучной жизни (20 франков золотом за урок…). Четвертая баллада - это 1842 год. Это искреннейший и совершеннейший Шопен. И эта музыка - исповедь и совершенство. Шопену еще остались почти семь лет жизни. Целых семь, наполненных музыкой лет. И наш зал под кротким и властным руководством юноши в джинсах за роялем проживает сверкающую и гибкую мелодическую роскошь…Трагичную, возвышенную, незнаемую территорию сугубо личного, подлинного, безграничного страдания. И - торжества. И истины искусства.

Дрор Керен предварил следующий эпизод концерта чтением нескольких фрагментов из переписки Клары Шуман и Иоганнеса Брамса. И сделал это так просто, деликатно, чувственно, что мир того сообщества, в котором дышали, творили, страдали алхимики романтизма Роберт Шуман, Клара Вик-Шуман и Брамс стал ближе и явственнее. А после этих строк писем на свой подиум взошел Израильский филармонический оркестр. В расслабленном одеянии, в каком-то простеньком бохо-style предстал дирижер Николай Шепс-Цнайдер. И зазвучал Первый фортепианный концерт ре минор Иоганнеса Брамса. Тот, который называют "симфонией с фортепиано". Тот, в котором отразились тайны и волнения личной, очень непростой жизни молодого Брамса, и стремление высказать свое музыкальное слово о мире, и вся алхимия времени романтиков, этих поэтов грусти, индивидуального, уникального. Дирижер в этом произведении выглядел инфантильно-формальным. Монотонным. Ни его лидерская воля, ни вдохновение, ни принципы трактовки никак не ощущались. Оркестр, наш титульный, авторитетный коллектив, звучал как-то по инерции. Какого-либо единения этого огромного музыкального воинства с солистом лично я не ощутила. Хотя группы инструментов безукоризненны и неизменно соразмерны. И солирующие голоса были весьма убедительны.

Гиорги Гигашвили в исполнении Концерта был захвачен - на мой взгляд и слух - какими-то своими экспериментами. Он играл с гешвинскими, чуть ли не джазовыми интонациями.

Было свежо, любопытно, необычно, но все же не очень убедительно. Или великий Брамс не герой пианистического романа Гигашвили, или его поиск в итоге приведет к какому-то интересному результату.

"Филармония в джинсах" отзвучала. Качнулся под ночным ветром пруд в свете ярких звезд. И я поехала домой. В темных просторах еще долго плыли звучащие и визуальные образы тех, кто оставил нам великую страстную музыку - и отсвет большой души.