На исходе субботы все было так же, как и в другие дни. Озноб при очередной сводке новостей. Сарказм и печаль. Надежды тоненькая ниточка, или, как сказал умница-Окуджава, "маленький оркестрик" в тревожном воздухе. Эден Голан на Площади Похищенных. И окутывающая все леденящая паутина вопросов. А в Раанане, в милом зале, в Центре музыки "Пайс", симфонический оркестр играл Чайковского.
Чайковского, который для всех, навсегда. И для массового слушателя, и для эстетов. Для утешения. Для гармонии души.
Подписывайтесь на наш телеграм-канал: zahav.ru - события в Израиле и мире
… Мы приехали засветло, - музыканты появляются на площадке намного раньше начала концерта, проверяют баланс, проходят свои партии. Солнце субботы еще стояло над домами и яркими бесстрастными кустами. В тумане неосвещенного фойе стояла белая фигура. Кукла, манекен в белом. Почти как платье Эден на конкурсе Евровидения в Мальме. Из бинтов. Белая кукла-символ наших жертв. Рядом - лепестки, как капельки крови. Наш код сегодня. Знак беды…
Публика начала собираться только к самому началу. Оркестр "Симфонет" возник на низком подиуме. Дирижер Ротем Нир взмахнул палочкой. Как и все программы для массового потребителя, для самой многослойной аудитории, концерт включал самые популярные произведения, как "Мелодию", "Сверцо" и "Размышление" (они составляют дивный цикл "Воспоминание о дорогом месте"), а также лично мне непонятный бонус в виде спетых под микрофон песен из российской советской истории.
Я к песням претензий не имею, только в этом концерте они были ни к чему, прозвучали банальной заплаткой, потому как выбивались из стиля, контекста, из самой природы вечера, который открыл некий важный сегмент в израильском художественном осмыслении Чайковского.
Вторая симфония до минор ор.17 Петра Ильича Чайковского - редкая гостья на афишах, в концертных залах. Написанная и оркестрованная в течение примерно полугода в 1872-ом, она получила название "Малороссийской", или "Симфонии с журавлем". Первым исполнением дирижировал Николай Рубинштейн. Критика была спокойно-равнодушна, сильных эмоций у публики новое творение тридцатидвухлетнего композитора не вызвало. Автор через некоторое время симфонию сжег. А через семь лет миру была представлена ее переработанная версия. Начало же эта цветистая, будто переливающимися стеклышками составленная картина, яркое звуковое полотно, наполненное народными мотивами, театральными образами, берет в украинском имении сестры композитора. В Каменке. Там, где легкий снег яблоневых садов, тяжелые золотые колосья, бескрайние леса, песни, песни…Единомышленники из "Могучей кучки", которые почти всегда распекали Чайковского за разные, им неугодные черты его музыки, эту симфонию приняли благосклонно. Вроде в этом сочинении угодил он им. Встал в строй тех, кто свою народную музыку только бережно обрабатывает, а тлетворного влияния запада ну ни чуточки не испытывает…
Вторая симфония - незнакомка. В плаще эффектном и сверкающем. Во всем масштабе демонстрирующая красоту и мощь оркестрового звучания.
Чайковский сочинял ее - как и всю свою музыку! - на грани между депрессией, непереносимой болью, неуверенностью в себе и редкими часами надежды и оптимизма. Еще было очень далеко до грозного, трагичного, демонически-властного космоса fatuma, космоса Шестой симфонии. И даже до "Щелкунчика", этой сказки-пророчества, гимна иллюзии. Сказки, в которую композитор спрятал плач по умершей любимой сестре. Здесь, во Второй симфонии, еще мало горечи и демонизма. Нет смерти, и жизнь относительно проста и гармонична. Вторая симфония увлекла дирижера РотемаНира, а он увлек за собой оркестр. Партитура, которой маэстро Нир овладел досконально, разворачивается убедительно и интригующе.
Читайте также
Цельность, продуманность штрихов, сочетание лирики и грозовой - будто в океане! - мощи музыкальной стихии не дают отвлечься, унестись мыслями прочь от оркестрового сказания. Слух выделяет солирующие инструменты, как прекрасных рассказчиков, которые действуют в едином стиле, в едином стремлении.
"Симфонет" в этом исполнении явила лучшие свои качества, порадовала чистотой свежестью звучания. А Ротем Нир уже явно не тот дирижер-мальчик, юный возраст которого умилял дам в зале. Это серьезный музыкант, профессионал, погруженный в музыку, умеющий ставить перед оркестром серьезные задачи -и решать их.
Солист, скрипач Нитай Цори сыграл пьесы Чайковского светло, стильно. С личным отношением. Я вспомнила свои филармонические времена, и "Мелодию" Чайковского в залах, и друзей голоса, и печаль, которая остается с нами в шуме каждого дождя, в каждом скрипичном пассаже, в сверкании слезы.
Ира Бертман исполнила в этой программе сцену письма Татьяны из оперы "Евгений Онегин". Опера-хит, опера, в которой мало Пушкина и много Константина Шиловского, прекрасна своей лирикой и меланхолией. Татьяна, эта героиня, на создание которой композитора вдохновила тогда незнакомая и вполне позитивная Антонина Милюкова (это потом она стала монстром, проклятием его жизни - до конца), горда и трогательна в своей искренности. На самом деле сцена письма - это целый спектакль. Со своей драматургией, своим развитием и кульминацией. Да и вся эта опера - о ней. Чайковский хотел даже свои "лирические сцены" назвать "Татьяна". Ира Бертман никогда не поет формально и бесстрастно. Она тотально артистична, трогательна. И окраска ее голоса незабываемо красива. Сцена письма - про начало и конец любви. Про очарование, немодное всегда упоение чувством и детскую доверчивость. Про поэзию юности. Про живительный порыв. Про всю жизнь, в конце концов. У вокалистки, дирижера и оркестра "Симфонет" все в этом смысле получилось.
Потом мы ехали мимо фонарей. Они сверкали в ночи, как золотые искры. Как прекрасно, когда есть право, возможность перевести дух. Сбежать к Чайковскому.