День. Жадно глотающее этот мир солнце. Путь в эпицентре зноя. Небо жестким мастихином размазывает раскаленное масло по холсту городского пейзажа. Улицы дремотно - молчаливо плавятся. Я иду к художнику, работы которого в последнее время меня спасают от депрессии. Иду не в музей, не в престижный выставочный зал - в жилой дом, который выдвинул серебристые балкончики в разностильную городскую привычную застройку. Горделиво и задорно… Нарядный подъезд, зеркало, лифт. И я уезжаю, отплываю. Как в кабине сказочного звездолета. Безвоздушное пространство тесного времени, монотонный ряд безликих домов, скука городского лета отодвигаются. Все меняется. Меня встречают человечки. Они на стенах. На полу. Они живут. Играют с мячиками, предъявляют зрителю кукол с серьезными лицами библейских старцев. Нюхают цветы, смотрят умиленно и удивленно. Их мягкие бескостные тела органично вписываются в монолитную лазурь - то ли неба, то ли фаянсового блюда. Их сопровождают дудочка, скрипка, барабан, тромбон. И музыка слышна, честное слово, такой себе звучит оркестрик, будто братишки малышей муми-троллей из книжки Туве Янссон собрались поиграть Малера. Маски в их руках - как транспаранты, как манифесты: мы, мол, серьезные, знаем, как уйти от гнетущей откровенности…
Они необыкновенные, люди-человечки, мудрые, простодушные, яркие, как радуга, как летящие сияющие частички фейерверка. Весь этот парад, поход многоцветия - изумляющая, простая, наивная, но гениально - действенная рекомендация для уставших и поверженных. Формула интеллектуального осмысленного покоя. Универсальная формула счастливого и человечного бытия: надо нюхать цветы, смотреть на звезды, видеть Жар-птицу, петь с детьми и волнами. Можно бить в барабан. Главное - быть в этом водовороте красок.
Я стою в окружении занятых делом, акриловых музыкантов, клоунов, птицеловов - и снова ощущаю то же светлое и оптимистичное настроение, которое возникло тогда, когда я впервые увидела его работы.
Марк Канович - это имя я вынесла в заглавие своих заметок. Он создатель и владыка этого королевства. Психоделический волшебник.
Мы садимся беседовать. Я задаю свои вопросы - и в очередной раз убеждаюсь, что о тайнах искусства, о заповедном лесе творчества, о непостижимости идей и мыслей мастера нельзя писать формально. Все эти унифицированные, стандартные вопросы - лишь отговорки. Подделка. Безуспешная попытка проникнуть в тончайшую ткань, в заоблачную даль. Но лучше попытка, чем вообще ничего. Мой собеседник иногда ироничен, иногда саркастически - критичен. Держится с достоинством. На столе - свежие розы, срезанные на солнечном серебристом балконе. И Пьеро, Коломбины, единороги. Все его воинство тут, чарующе прельщает взгляд, спокойно созерцает мир.
Хамфри Осмонд, умница, прсихотерапевт, когда-то нашел, открыл это явление, назвал его так - психоделия. Иначе - "проявление ума". В нашем случае речь идет о влиянии искусства. Психоделия - искусственно притянутый термин. Но волшебство и немного гипноза очень даже присутствуют в этом доме-заповеднике.
Йосл Бергнер, Нико Пиросмани, Нафтали Безем, Валентин Губарев - все эти дивные творцы, грандиозные художники - братья героя моих скромных заметок. Единокровные братья по разуму и творческим поискам.
Марк Канович родом из Тбилиси, страны особых песен, книг, живописцев. "В вашей семье были художники?" - "Нет, художников не было, искусство любили, и моя мама была скрипачка, педагог музыки". Еще когда семья жила в Грузии, дядя Марка написал письмо однофамильцу, писателю Григорию Кановичу. Возникли сначала обложка одной книги, а потом иллюстрации к другой.
В Грузии Марк Канович закончил институт по специальности "архитектура", живописи учился у знаменитого художника Эмира Бурджанадзе. Был свидетелем гражданской войны, всяких оттенков беспорядка и дискомфорта. В Грузии состоялась и его первая персональная выставка. С трапа самолета в Израиле он спустился, когда ему было двадцать два года. "Нет, я никогда не жалел о том, что уехал, - мои главные события произошли здесь". В Израиле учился в институте "Авни", и считает тамошний курс не слишком серьезным. Сотрудничал с галереями, которых уже, к сожалению, нет. На днях завершается - жаль, что я не успела раньше закончить текст, и в нем от души посоветовать читателям нашего портала посетить это прекрасное место!- выставка в авторитетной галерее "Скицца", в Иерусалиме. В экспозиции были представлены и работы Марка Кановича.
- Ваши картины продаются, у вашего стиля много поклонников. О вас с уважением говорят коллеги. Но как я понимаю, "птица счастья" живописца капризна, она прилетает не по утвержденному расписанию, и на жизнь зарабатывать приходится еще какими-то трудами. Нужен постоянный источник дохода…
- У меня есть несколько дневных клубов. Там я рисую с дамами очень взрослыми… Учу. Развлекаю их. Они меня любят. Я их люблю. Это вполне творческое и серьезное дело. С детьми как-то не пошло, меня дети не вдохновили, не мое это, наверное.
- У вас есть в жизни, в душевном пространстве какой-то художник, который для вас безоговорочный авторитет, самый любимый, самый яркий для вас?
- Трудно сказать. Их множество, ярких и любимых. Шагал. Дюрер…Гиганты. Шагал - еще и еврейский гигант…
- Кто из художников Израиля вам наиболее интересен и близок?
- Их тоже много. Меир Пичхадзе... Менаше Кадишман. Александр Окунь…
- Как приходит к вам идея, как рождается замысел?
- По-разному. Впечатления, фантазии, слово, явление… Все идет в кладовую, в лабораторию. Что-то потом оформится, получит продолжение. Отзовется. До конца этого не понять, не выявить. Сложно анализировать то, что делаешь. Почему делаешь именно это. Процесс - всегда тайна. Иногда делаю тонну набросков. Иногда все происходит спонтанно.
- Какие виды искусства вас интересуют, кроме живописи?
- Я люблю книги. Хорошие. Люблю джаз и оперу. Опера - это мне очень интересно. Меня привлекает синтетическая природа этого явления. Драматический театр мне не очень интересен. Когда вижу, чувствую фальшь - сразу идет отторжение. Лицедейство - это не мое.
Я рассматриваю серию работ на черном фоне, - они будто вырастают из черного воздуха, из глубокого ночного неба падают к зрителю. Художник назвал ее "Страсть и тоска в замкнутых пространствах ". Это сюита о вещах, о таинственных изменениях, которые происходят с нами под влиянием вещей - и с вещами на их жизненном пути. Подсвечник смотрит с укоризной, а остановившиеся часы вдруг отмеряют время-вечность…. Вспомнилась фраза Иосифа Бродского: "…материя конечна. Но не вещь".
- О чем вы мечтаете?
- Ну, как говорил Довлатов, "У Бога добавки не просят". Хотел бы большую выставку. Наверное - да, хотел бы. Но это как пойдет.
- Эти чудесные чашечки, тончайшей работы…Они старинные, полученные по наследству?
- Нет, это коллекция жены. Тут и Лимож, и английский фарфор… Я пью чудесный кофе из чашечки-лепестка, светящейся, будто из перламутра выточенной - и почему-то думаю, что округлые тела человечков на картинах, что окружают меня в этом сказочном доме, очень похожи на округлости миниатюрных чашек…
- Жена вам часто говорит: "Ты - гений"?
- Нет, не помню, чтобы она такое говорила. Это не про нас.
- Вы спрятали, зашифровали в своих работах портреты близких, знакомых людей?
- Нет, никогда не писал портретов. Не мой жанр.
- Есть сейчас в работе новый проект?
- Есть. Вроде.
- Можете рассказать?
- Нет.
Он кивает на упакованные, готовые к отправке полотна. "Пока не могу. Потом. Когда получится…".
Прощаюсь. Лифт, белый подъезд, зеркало. Зной все еще неистовый. Остролистые кусты поникли от жары. Художник выйдет на балкон, посмотрит на небо, на цветы, на птиц. И нарисует свой мир. Другой. Нереальный. Или отправится за нектаром. Пешком. Как Нико Пиросмани. Который тоже не водил автомобиль.