Город Ришон ле-Цион течет мглой ранних сумерек, огнями и ожившими после сонной субботы лентами дорог, уставленных машинами. Город тих. Музыки еще нет. Людей на улицах мало, витрины тусклые-темные. Освещенное здание - любимый мною Гейхал а-Тарбут. В зале концерт. Он еще предстоит. То есть оркестр готовится к выступлению в предчувствии важного события, собравшись у сцены, где задник отливает сиреневым, лиловым и бордовым. А публика тихо рассаживается на свои места.
Директор оркестра Офер Села, открывая вечер, обращает внимание собравшихся на то, что худрук симфонического оркестра Ришон ле-Циона дирижер Дан Этингер болен, и в ближайшей серии концертов его заменяет Джордж Пехливанян. Этого дирижера израильские любители музыки знают; в том числе и по прежнему его визиту в нашу страну.
Директор завершил предисловие, и началась красочная и эффектная музыкальная программа. Для меня ее начало было слегка омрачено появлением опоздавших слушателей, которые просачивались в зал из разных дверей, мешая восприятию. Вот композитор Густав Малер, который был в свое время директором Венской оперы, по свидетельству его современников, не допускал опоздавших в зал, что избавляло аудиторию от постороннего шума.
…Третий Концерт для фортепиано с оркестром Бела Барток написал в Нью-Йорке, в последние недели жизни. Автор посвятил эту музыку, - и энергичную, и вместе с тем возвышенно-драматичную, - своей жене.
Пианист Инон Барнатан, выступивший солистом в этом произведении, показал зрелую фортепианную технику, проявил уважительность и такт по отношению к оркестру и дирижеру, выказал подлинную творческую увлеченность музыкой.
Этот Концерт Бартока стал для меня празднеством. Я услышала и потаенную боль композитора, и его стремление к духовным высотам, и удивление перед непостижимостью, замысловатостью мира. Пассажи рояля - как каскады падающей сверху воды, как слепящие солнечные протуберанцы. Они были жаркими, как пламенеющая хамсином пустыня, и прохладными, как ледяные звезды над иссушенным пустынным простором. Эта музыка изобразительна, драгоценно-чувственна, и в то же время абстрактна. В ней, как в созданиях Пикассо, скрыт смысл, который не подвластен вербализации. Каждый, слушатель вправе придать этому потоку звуковых символов и музыкальных образов свои собственные трактовки.
Свежесть, цветистость и победная виртуозность, восторженное звучание рояля, мощь полета и сила динамики этого концерта магнетизируют, поражают, озадачивают. Звуки словно воспаряют вместе с притихшим залом над тихим миром. Дают силу и дарят поток свежего воздуха. И главным, победительным действующим лицом в этом произведении - как и во всей программе, - выступил оркестр. Оркестр Ришон ле-Циона звучал предельно слаженно, органично, культурно. Музыканты словно сплотились, слились в единый исполнительский организм, понимая, как велика их роль в этом творческом походе. В отсутствие лидера, предлагающего свою неопровержимую трактовку концепции произведения, оркестр сделал это практически самостоятельно, в самом точном и гармоничном варианте.
Читайте также
На мой взгляд, Концерту Бартока не хватило главенствующей роли солиста, его безоглядной оригинальности. Хотя были и весьма удачные эпизоды. Инон Барнатан вполне достойно завершил странствие рояля в мир света и тени, в космос Бартока. Сопровождение, соучастие в этом оркестра были превосходны.
На "бис" пианист сыграл музыку Баха, - очень тонкую, светлую, сияющую улыбкой и нежностью. Это звучало поистине изумительно, и окрасило для меня первое отделение концерта в особенный цвет - цвет счастья…
Симфония Густава Малера номер 4 соль мажор ор.57 - сплав грандиозного мелодического богатства, продукт музыкального интеллекта и сочетание философских аллюзий. Это самая камерная, самая лаконичная из малеровских симфоний. Женский, точнее - детский голос в финале, который будто возвращает в милый, незамутненный и хрупкий мир поэзии, гармонии любимых композитором поэтов Арнима и Брентано. И пробег клоуна с колокольчиком. И величественная, щемящая тема любви, с которой нет сладу, и которая есть жизнь и смерть, альфа и омега бытия в едином взмахе крыльев… Всем этим восхищалась я, слушая великую вещую музыку.
Загадки здесь во всем. В глубоко скрытом за изяществом и гибкими мелодиями отчаянии. В детском светлом мечтании о "небесных радостях". В неистовом стремлении прорваться сквозь привычные впечатления в те сферы, которые, вероятно, только музыкой и можно постичь…
Я сожалела, что дирижер недостаточно выявил истинный масштаб этого творения Малера. Все будто осталось в эскизе, в предчувствии. И тем острее переживала я серьезный результат творческой работы артистов оркестра, радовалась красивым звучаниям, чуткой слитности, чувству коллектива, желанию донести, не потерять искру света и любви. Свободе дыхания всех оркестровых групп. Это внушает мне оптимизм. Дарит надежду на новые взлеты, новые горизонты.
Особых похвал достойна Алла Василевицкая, израильская певица сопрано, Она выступила светло и вдохновенно, элегантно и сдержанно, будто зачерпнула из чистого Кастальского ключа, и плеснула чистейшей живой водой в зал. Женское и детское, горделивое и милое одновременно звучание естественно и эстетично переплелись в ее образе. Артистка сделала все, что могла, в непростой ситуации, в сложнейшей программе.
В этом концерте еще прозвучали две песни композитора, израильтянки Стеллы Лернер. Но о них я писать не берусь. Почему? Видимо, я не доросла до ее музыки…
Что сказать перед последней точкой? Мы не одни, и не в пустыне. С нами все духи музыки, животворные труды гениев, чувствовавших смысл и дыхание искусства. Будем же признательны за это богатство. Выше головы, музыканты! Ваши души, ваши скрипки, флейты, контрабасы, альты и трубы поют о самом главном.