Его Шекспир - дар и принципиальное высказывание. Я говорю и о биографической монопьесе, и о спектакле «Ромео и Джульетта». Обе работы вполне самостоятельные и умные. Не без вызова и эксцентричности. Так, в «Ромео и Джульетте» прекрасная нежная Джульетта говорит на иврите, а ее возлюбленный, гордый смельчак Ромео - на арабском. Наверное, это позиция, акт некоего гражданского мужества режиссера, который не имеет другого рупора, возможности высказать позицию, кроме трактовки текста.
Поиск Дори Энгеля, его счастливое, необычное, предельно самостоятельное созидание разных художественных миров похвально, оригинально и заслуживает уважения. Пьесу немецкой драматургессы Ани Хилинг «Чувства» Дори Энгель поставил в «Тмуне». Театрике, который несет вольный, безбашенный дух, чуждый всякому официозу. Экзотичное, лаконичное, спартанское существование «Тмуны» - символ оригинальности пути и манифестация позиции. Каких только чудес и сентенций там не бывало! И вот теперь - Хилинг. Рядом с ее именем чаще всего идут слова «скандал», «эпатаж». Она пишет о несчастливой, негармоничной жизни. Хотя правды, - обычной, горькой, узнаваемой, - в ее драматургии намного больше, чем намеренного эпатажа.
«Чувства» - каскад сцен, витраж судеб молодых и потерянных. Сегодняшних граждан мира, которые будто бы и не различаются по языку, паспортным данным, - так они едины, узнаваемы. Они заперты в одинаковых домах-клетках. Одинаково безлико одеты. Облучены одними и теми же гаджетами, мобильниками. Идеями, идеологиями. Какая разница, зовут ли тебя Фред, Фиби, Олег, Йон, Маша или Эстер; главное - тебе выпало жить в этом разреженном воздухе, в океане вопросов¸ предчувствий, чужих ложных авторитетов, забытых и обесценившихся ценностей. И ты - жертва и палач. И ты приговорен. Твоя речь бедна, унифицирована. Твоя философия - блеф и поток клише. И весь твой путь - прыжки по накренившейся эстакаде…
Художник-сценограф Дина Консон поставила в схеме-жизни героев простые железные конструкции. Холодные. Схематичные. По ним карабкаются, на них валяются, кувыркаются, они становятся скамейкой, шведской стенкой, прилавком, плахой. На них повисают, плывут. И ими уставлена дорога в пустоту.
Если вы спросите меня, о чем немецкая пьеса, переведенная на иврит Эйнат Оханой, и спектакль, поставленный Дори Энгелем, я скажу: о том, что пока мы все в проигрыше. И, возможно¸ это навсегда… Неоптимистично? Эсхатологично? Так ведь это правда¸ господа! Дори Энгель умеет дать персонажам частичку огненной лавы. Возжечь светильник. И негромкие и при этом очень болезненные ситуации затягивают, завораживают, пугают, завинчивают пружиной.
Героев шестеро. Такая референтная группа. Девушка тянется к слепому юноше. Не знает, почему и как, откуда пришло это желание слышать его голос¸ дождаться его звонка, смотреть на него, пойти с ним к озеру. Откуда эта печаль и тихая мелодия неясного¸ безотчетного? Любовь - это химера. Чужая территория. А тут - просто тяга. Возникающая симпатия. Что-то, от чего больно и тревожно...
Молодой человек убивает друга. И беседует с ним, уже мертвым. Почему убивает? Друг переспал с его девушкой. Даже не так: девушка никому не принадлежала, ничего не обещала, она предпочла друга. И это было нестерпимо. Без объяснений, без логики. Ревность, агрессия, импульс, желание вырваться из оков, отбросить жадное эгоистичное стремление обладать тем, что уходит, не починяется. После удара ножом сцена становится белой, а потом красной. Мука - дело происходит в пекарне - превращается в алую пыль. Это красиво, страшно, бессмысленно, словно пародирует библейский сюжет, жутковато смеется над заповедями. Страшно и просто режиссер обыгрывает пустоту, лицемерие всякого жертвоприношения.
И потом, в финале, есть еще новелла о девушке, которая выброшена на улице, никому не нужна, никем не обласкана, плохо одета, даже говорит неясно, перебирая слова без содержания, без смысла. И к ней тянется, ее пытается вовлечь в свою орбиту другая девушка. Вдруг, без объяснений, открывшая в ней душу, уникальность. Словно разглядевшая в пыли цветок, яркий, живой. Совсем как тот гладиолус, который похищен у торговки, брошен в пыль - а потом снова гордо поднят над грубой и глупой жизнью. Над грязью, лицемерием, бездушием, унифицированностью дел, движений, мыслей. Над всемирным клише, которое тяготеет проклятием над всеми детьми человеческими.
Аня Хилинг - драматург очень несовершенный, неблагостный. Она жалит и пытается быть вне законов и канонов. Она создает зарисовки острые, ранящие. Хочется спросить, притормозить - а она уже вырывает сюжет из рук, бросает в темное окно, в пламя, в пустоту. И режиссер Дори Энгель четко ощущает этот нерв, эту ситуацию. Безответный и совершенно лишенный видимого катарсиса поток вскриков и оборванных шепотов. Шелест времени. Стук колес поезда, который сошел с рельс. И только стук железных конструкций, только рваные и незавершенные пируэты, только просыпанная мука на маршруте маленьких и потерявших жизненный компас людей…
Читайте также
В «Тмуне» - новый спектакль. «Чувства» - так он называется. А чувств в нем почти нет. Есть жесткий узор, смятый пейзаж, набросок бедной и скорбящей души. Вопросы, заданные наполовину. Эскиз времени, от которого так мало останется. Мука, цветок, обрывок текста, мелодии. Слепой взгляд. В «Тмуне» именно этот мир и духовный пласт исследуются, подвергаются оценке. Будет желание приобщиться - идите на улицу Шанцино в Тель-Авиве. В театр-фриндж. Спорный и острый виток нашего искусства здесь обретает дом.