…Ах, какая это была любовь! Любовь-чудо, которой небо или судьба одаривают лишь немногих. В зале венецианского совета чужак, выскочка, суровый солдат Отелло держал речь перед дожами. Он просто и с достоинством разъяснил, чем пленил прекрасную венецианку, высокородную Дездемону. Он знал, понимал, почему она пошла за ним. И Дездемона это знала, горделиво и нежно подтвердив его слова. И мир будто замер. Мир понял: Плеяды, россыпь ярких звезд, освещают чувство невероятной силы. Навеки, пока живы в людях чувства, их будет волновать шекспировская трагедия о любви и ее убийстве.

…Великого Шекспира, любимого своего Шекспира прочел великий Верди, который именно в опере "Отелло" достиг высшего расцвета, высшей точки композиторского мастерства. Арриго Бойто, талантливый мелодист, поэт и искусный либреттист, без эпигонства переложил, пересказал шедевр английского классика. Но Джузеппе Верди главные, самые принципиальные творческие решения принимал самостоятельно. Он долго и пристально выстраивал красочный звучащий шедевр. Лаконично и одухотворенно отлил печальную повесть в звуки, претворил в космос сверкающей оперы-симфонии. Симфонизм, цельность этого творения, бесконечный поток музыкальной плазмы ошеломляет. Мне представляется, что нельзя, невозможно из него выделить, вырезать отдельные арии и ансамбли. Они сплетены воедино, они неразрывны. Как сердце и артерии. Как небеса и звездный полог над землей. Как Дездемона и Отелло в их дивном, страстно-возвышенном дуэте "Темная ночь настала"…

В качестве полководца Отелло был мудрее, чем в качестве мужа и влюбленного. Буря, которая разметала турецкие корабли и помогла венецианцам одержать победу, положила начало трагической веренице событий. Породила ту страшную тьму, которая убила свет и любовь. Привела к трагическому финалу жизнь Отелло и Дездемоны. Именно в бурю на Кипре завязался узел ненависти, зависти, подлости. Ревность, взлелеянная и выстроенная "верным" Яго, отняла разум у Отелло и убила любовь. Эта история вне времен, стилей, реалий конкретного общества. Она безоговорочно актуальна. Как все главные мифы и легенды человечества.

Режиссер Эдриан Ноубл ничего, вроде, и не выдумывал. Ни трапеций, ни парашютистов, ни роботов в его версии оперы "Отелло", которая сейчас идет на сцене израильской оперы. Есть очень точное, тщательно выверенное соотношение характеров и эмоций героев, их конфликтов в сценическом пространстве.

Актеры-вокалисты не стоят навытяжку, не делают хаотичных движений. Все их действия одухотворены, обоснованы. Если Яго выманил, вытребовал у Эмилии платок, вытканный цветами, - тот, который Отелло подарил Дездемоне, - то актер (большая, серьезная удача очень хорошо знакомого израильским любителям оперы баритона Йонута Паску!) им любуется, обнюхивает, вытаскивает его уголок из кармана. Одним словом, ведет с предметом почти незаметный для окружающих, но очень существенный для всей природы этой постановки диалог. И когда Рой Корнелиус Смит (безусловный победитель в негласном, неявном состязании со своим коллегой Кристианом Бенедиктом) в белой рубахе Отелло касается щеки прекрасной жены, он вносит в это движение, в этот жест такой заряд чувства, что мою зрительскую душу словно бьет током.

Осмысленно поставлены, выверены все диалоги. В массовых сценах четко проведены, прослежены шаги каждого участника, и зрители видят не шевелящийся поток костюмированных тел, а убедительную, захватывающую драматургию.

Яго желает отнять у Отелло жизнь, почести и славу. А суть жизни, духовная база всех успехов для Отелло - его жена, его любовь. Только с нею он дышит полной грудью, только она - его звезда и правда. Вот ее и надо растоптать, опорочить. Тогда Отелло падет. И вьется, ползет по стене тень Яго, и плетется страшная, убийственная нить интриги. Он не боится ни посмертного ада, ни земных грехов; не верит в рай этот Яго. И все вокруг для него - пешки в смертельной партии. Даже саму смерть он рассчитывает вытащить из рукава, как крапленую карту в базарном балаганчике. "Будь я Отелло, я бы не был Яго. Служа ему, я лишь себе служу". В опере он поет, - нет, он выдыхает, выплескивает в мир! - свой крик-монолог "Кредо". Сбрасывает маску наперсника, дисциплинированного и скромного воина, преданного друга. Возомнившему себя венцом творенья, вознесшемуся любимцу фортуны он объявляет войну. Яго - ядовитый плющ, отрава в чаше с победным вином генерала Отелло. Яго проникает в доверчивое и благородное сердце своего начальника. Он лицедействует и, выйдя из образа мягкого, послушного соглядатая и друга, являет оскал монстра. Давно я не видела и не слышала Йонута Паску в таком мощном, самозабвенном сценическом образе.

Рой Корнелиус Смит поет не самым свежим, не самым интересным тембром. Но его страсть, артистизм, музыкальность, - достойны самых высоких похвал. Пересмотрев много разных трактовок, могу сказать: именно в этом варианте приходит наиболее острое понимание сюжета. Нет, Отелло не просто доверчив и трагически околдован мастерством лицедея Яго. Военачальник повинен в неумении отделить зерно от плевел, истину от фальши, мрак от животворящего света. И каждый миг на сцене, каждая реплика, рисующая картину нарастающего безумия и душевной, слепоты, подтверждают этот вывод.

Дездемона в этом спектакле выглядела прекрасной. Юлия Мария Дан очаровательна - какой и должна быть созданная гением Шекспира и озвученная великой музыкой Верди Дездемона. Ее лирическое сопрано звучит ровно и красиво во всех регистрах. Она умеет выйти за пределы своего тембра, спеть свободно и драматично низкие ноты, - Верди в этой опере пробовал новое; не боялся экспериментов и отступлений от канонов в устоявшемся веками оперном жанре. И верхи певицы тоже меня изумили: она дивно справляется с филировкой, с цепным дыханием, впечатляет прозрачным и кристально чистым пением на piano…

Дездемона женственна, добра, верна; ей не страшны тяготы жизни с мужем-полководцем. Недоверие любимого ее ломает, она не может с этим смириться. И ее боль, ее предчувствия выражаются в песне о плакучей иве. Оркестр под управлением Дана Эттингера поддерживает голос в этой сцене так бережно, так сочувственно, будто плачет вместе с ивой, с женщиной, которая хоронит любовь. А без любви что за жизнь? И последние слова она обратит к той женщине, которая любила и утратила. Любила сына, Бога. Сына Божьего. И ручеек светильников, стена света, станет уносить Дездемону прочь от этого мира, плохо оборудованного для любви и красоты.

Придет Отелло, задаст свой сакраментальный вопрос: "Молилась ли ты на ночь?..". Поцелует. Скажет, что она должна умереть. Заплатить за измену. И тут актриса Юлия Мария Дан трогательно, по-детски, щемящее наивно будет просить дать ей еще хоть час, хоть минуту… В таком эпизоде сила алхимии театра, таинство высшей правды оперного искусства являют всю глубину своего воздействия. Когда на сцене истинные мастера. Когда отступает условность жанра - и мир замирает, ошеломленный.

Отелло отчаянно и безумно жестоко будет ее душить. Потом будет долго и пристально на нее смотреть. В оркестре прокатится подземный инфернальный гул. Отелло допоет и убьет себя. И опустится черный занавес. И дальше - тишина.

В исполнении этой оперы есть два важнейших участника, два повествователя музыкального сюжета спектакля: дирижер Дан Эттингер и симфонический оркестр Ришон ле-Циона - главный оркестр израильской оперы, Гибкие глубокие голоса виолончелей и скрипичные чистые звучания выглядели сладостно-прозрачными, как весенние воды. Впечатляли еще огнедышащая медь и тонкие стебли деревянных, - говорящие, поющие. Дан Эттингер знает, чего хочет добиться. Его воля, его вера, его страсть делают этот оперный спектакль важным явлением музыкальной культуры. Событием.

Хор наш, которому нелегко живется и поется, был в том спектакле, который смотрела я, вполне благополучен. И так же был осязаемо-артистичен детский хор, который называется "Мейтар-Реховот".

"Отелло" - прекрасный пример слаженной и творческой работы всех исполнителей. Пища для ума, утешение для души. Ведь иногда соотнести свою судьбу с чужой судьбой бывает очень полезно и поучительно.

И еще: 13 февраля объявлен дополнительный спектакль. Это радует. Если есть силы и средства - идем в оперу. Давайте ощутим пульс музыки, биение живой цивилизации.